После большого землетрясения 1822 г. источники иссякли, и вода не возвращалась почти целый год. На них сильно отразилось также землетрясение 1835 г.: температура их внезапно понизилась с 48 до 33°[220]. Представляется вероятным, что на минеральных водах, поднимающихся из недр земли, подземные возмущения всегда сказываются сильнее, чем на тех, что лежат ближе к поверхности. Человек, которому был поручен надзор за водами, уверял меня, что летом вода теплее и течет обильнее, чем зимой. Первое обстоятельство я мог предвидеть: оно объясняется меньшей примесью холодной воды в сухое время года; второе же утверждение кажется очень странным и противоречивым.

Сезонную прибыль воды летом, когда дождей совсем нет, можно отнести, я полагаю, лишь за счет таяния снегов; но горы, покрытые снегом в этом время года, находятся в трех-четырех лье от источников. У меня нет оснований сомневаться в точности сведений, сообщенных мне смотрителем, который, прожив в этом месте несколько лет, должен был быть хорошо знаком с этим обстоятельством, безусловно, очень любопытным, если только оно верно; но тогда мы должны предположить, что снеговая вода, пройдя сквозь губчатые пласты к областям высокой температуры, вновь выбрасывается на поверхность по линии смещенных и инъецированных пород в Каукенесе; правильная же повторяемость явления указывает, по-видимому, на то, что в этом районе нагретые породы лежат не очень глубоко.

Однажды я поехал вверх по долине к самому крайнему населенному пункту. Немного повыше Качапуаль разделяется на два глубоких громадных ущелья, проникающих непосредственно в главный хребет. Я вскарабкался на остроконечную гору, вероятно, выше 6000 футов. Здесь, как, впрочем, и повсюду, открывались интереснейшие картины. По одному из этих самых ущелий пробрался в Чили и опустошил окрестности Пинчейра, тот самый человек, чье нападение на эстансию на Рио-Негро я описал выше.

Этот перебежчик полуиспанского происхождения собрал большой отряд индейцев и обосновался в пампасах, на одной речке, которую высылавшиеся не раз против него войска так и не сумели найти. С этого места он обыкновенно и совершал вылазки и, переходя Кордильеры по неизведанным до него проходам, разорял фермы и угонял скот к своему тайному сборному пункту. Пинчейра был превосходным наездником, и такими же наездниками он заставил сделаться всех, кто его окружал, потому что неизменно убивал каждого, кто не поспевал следовать за ним. Против этого-то человека и других кочевых индейских племен вел войну на истребление Росас.

13 сентября. Мы покинули Каукенесские воды и, вернувшись на большую дорогу, ночевали на Рио-Кларо. Отсюда мы поехали к городу Сан-Фернандо. Последняя закрытая котловина на пути к городу, расширившись, перешла в обширную равнину, простиравшуюся так далеко к югу, что далекие снежные вершины Анд виднелись как будто над морским горизонтом. Сан-Фернандо лежит в 40 лье от Сантьяго; это была крайняя южная точка моего маршрута, ибо мы повернули здесь под прямым углом, прямо к морю.

Ночевали мы на золотых приисках Якиль, разрабатываемых м-ром Никсоном, американцем, которому я очень обязан за любезность, проявленную ко мне за четыре дня моего пребывания в его доме. На следующее утро мы поехали на прииски, расположенные на расстоянии нескольких лье, близ вершины высокого холма. По дороге мы мельком видели озеро Тагуатагуа, знаменитое своими плавучими островами, которые описаны г-ном Гэ[221]. Они состоят из переплетенных между собой стеблей различных мертвых растений, на поверхности которых пускают корни другие, живые растения. Они обыкновенно круглой формы, толщиной от 4 до 6 футов, причем бо́льшая часть погружена в воду. Когда дует ветер, они движутся от одного конца озера к другому, часто перевозя в качестве пассажиров коров и лошадей.

Когда мы приехали на прииски, меня поразила бледность многих рабочих, и я осведомился у м-ра Никсона об их положении. Рудник имеет 450 футов в глубину, и каждый рабочий выносит наверх около 200 фунтов [90 кг] породы за один раз. С такой ношей им приходится взбираться по ступенькам, которые вырублены в два ряда на древесных стволах, расположенных зигзагообразно вверх по шахте. Даже безбородые юноши восемнадцати и двадцати лет, со слабо развитой мускулатурой (они ходят почти голые, в одних штанах), поднимаются с этой тяжелой ношей почти с такой же глубины.

Сильный мужчина, непривычный к подобной работе, обливается по́том, поднимаясь по этой лестнице, от одной только тяжести собственного тела. При такой тяжелой работе они питаются одними вареными бобами да хлебом. Они предпочли бы обходиться одним хлебом, но их хозяева, считая, что рабочие на одном хлебе не смогут вынести такой тяжелой работы, обращаются с ними как с лошадьми, и заставляют есть бобы. Заработок здесь больше, чем на рудниках в Хахуэле, – он составляет от 24 до 28 шиллингов в месяц. Прииск рабочие оставляют только раз в три недели и проводят с семьей два дня.

Одно из правил на этом прииске, очень строгое, замечательно отвечает интересам хозяина. Единственный способ украсть золото– это спрятать кусок руды и вынести его, когда представится случай. Но если только управляющий найдет спрятанный кусок, его полная стоимость удерживается из заработка всех рабочих, которым приходится таким образом, если только они не в сговоре, следить друг за другом.

Когда руда доставлена на мельницу, ее перетирают в тончайший порошок; процесс промывки удаляет все более легкие частицы, а амальгамирование окончательно извлекает золотую пыль. По описаниям промывка кажется очень простым процессом; любопытно, однако, видеть, как струя воды подбирается по отношению к удельному весу золота настолько точно, что легко отделяет измельченную в порошок пустую породу от металла. Шлам[222], приходящий с мельниц, собирается в ямы, где отстаивается, и время от времени его извлекают оттуда и сбрасывают в одну общую кучу.

Тут начинаются разнообразные химические процессы, на поверхность выступают всякого рода соли, и вся масса отвердевает. Ее оставляют так на год, на два, а затем вновь промывают, извлекая золото; этот процесс можно повторять до шести и даже семи раз, но с каждым разом золота становится все меньше и меньше, а промежутки между промывками (необходимые, как говорят местные жители, для образования металла) – все длиннее. Не приходится сомневаться, что упомянутый химический процесс каждый раз освобождает новое количество золота из какого-то соединения. Если бы был открыт способ получать тот же результат до первого измельчения, то это, несомненно, во много раз повысило бы ценность золотых руд.