– А-а! Ну, это другое дело! Тогда надо прополоскать хорошенько, и все пройдет.

– Что прополоскать?! – рассердился Фурман.

– Как что? Ты ведь сам сказал, у тебя душа болит?..

Несколько секунд Фурман, поджав губы, пытался сдержать смех, но – не получилось…

Со времен войны у фурмановского папы осталось несколько приятелей. На фронт папа попал рядовым студентом-добровольцем, а после ранения и контузии его направили на курсы военных переводчиков, где он и познакомился со своими будущими друзьями.

Всего их было четверо или пятеро, но наиболее близкие отношения у всех Фурманов сложились с семьей Спеваков – у них тоже было двое сыновей, одногодков с фурмановскими, причем старшего тоже звали Боря. Жили Спеваки в Кузьминках, далеком новом районе Москвы. Взрослые периодически перезванивались между собой, а встречи происходили по каким-нибудь большим праздникам, вроде 7 Ноября или Дня Победы. Несколько лет подряд обе семьи одновременно отдыхали в Паланге. В последней такой поездке, когда Фурманы были в половинном составе – без мамы и Бори – и претерпевали различные бедствия, тетя Инна Спевак взяла над ними шефство. Благодаря этому приятельские отношения младших мальчишек значительно укрепились.

Миша Спевак, или Мишель, как его насмешливо звали домашние, носил уродливые очки и слегка заикался. Он знал множество взрослых анекдотов и надрывных песенок, типа «Я был батальонный разведчик», которые слегка царапали слух Фурмана своей веселой непочтительностью к участникам Великой Отечественной войны. Авторство одной из песенок – уже не про войну, а про мальчика, который ковыряет в носу, – Миша упорно приписывал знаменитому русскому поэту Сергею Есенину. Поверить в такую ерунду Фурман никак не мог, но спорить было трудно. Еще Миша любил цитировать юмористические миниатюры с какой-то очень редкой пластинки писателя Феликса Кривина и частенько по разным поводам повторял одну и ту же фразу: «Бутылка была не винная…»

Вообще, у всех Спеваков речь была очень интеллигентно выстроенной, порой даже до занудства, и сплошь пронизана такой же утонченной иронией. Говорили они слегка в нос, растягивая слова и насмешливо кося глазами.

В Паланге Фурман узнал, что Миша уже регулярно покуривает. Его старшему брату Боре, студенту архитектурного института, курение было разрешено родителями, так сказать, официально – и Миша понемножку таскал у него хорошие сигареты. В Москве Фурману с приятелями доводилось пробовать и самые разные «бычки», и даже толстую коричневую кубинскую сигару, хотя затягиваться по-настоящему он не умел – так только, дыму в рот набирал. Но «за компанию» – отчего ж было и не подымить на природе с приятным человечком, как говаривал Миша… Если обстоятельства складывались удачно, они отпрашивались у тети Инны в небольшие походы, благо прекрасный палангский лес был рядом: брали с собой бутерброды, фляжку с водой или холодным чаем и, главное, несколько головок чеснока – «для укрепления здоровья» и отбития табачного запаха. Отправляясь знакомой дорожкой в сторону моря, они в какой-то момент сворачивали с нее и, если никого вокруг не было, усаживались на корнях ароматно шелушащихся сосен или же укрывались от посторонних глаз в старых полузасыпанных окопах, которые ветвились по всему прибрежному лесу, – когда-то, ближе к концу войны, здесь шли тяжелые бои. Фурмановский папа рассказывал, как он впервые в жизни увидел море – вдруг выехав на танке прямо на пустой балтийский пляж где-то под Кёнигсбергом, нынешним Калининградом…

* * *

Дни стали совсем короткими, тянулась холодная и черная то ли осень, то ли зима, а может, и весна – не поймешь. Грязь замерзла, а снега не было.

В субботу, уже ближе к вечеру, мама неожиданно предложила всем вместе съездить ненадолго к Спевакам. У нее самой было к тете Инне какое-то неотложное дело, а вот остальным тащиться по такой погоде, в такую даль, да еще и ненадолго показалось сомнительным удовольствием. Боря сразу отказался, папе ничего другого не оставалось, как согласиться, а Фурман решил ехать только в последний момент. С Мишей он не виделся с лета, и было интересно посмотреть, как он там.

Спеваки оказались очень рады этой, как они сказали, «доброй импровизации». Поскольку тапок на всех гостей не хватило, младшему Фурману разрешили остаться в ботинках. Женщины, включая старенькую маму тети Инны, сразу отправились на кухню готовить – по словам проголодавшегося Миши, которого несколько раз выгнали оттуда, «нагло оккупировали ее», велев ему ждать, пока всех пригласят за стол. Мужчины сели в кресла в большой комнате и пустились в разговоры о работе и о политике, а младшие, бегло осмотрев многочисленные Мишины аквариумы (он увлекался биологией), уединились в детской.

Главным сокровищем там, безусловно, была принадлежащая Боре Спеваку коллекция моделей. Под эту коллекцию были целиком отведены две застекленные книжные полки. Вдоль задней стенки одной из них на тоненьких черных рельсах стоял крошечный железнодорожный состав, а все остальное пространство было плотно заставлено чуть более крупными пластмассовыми машинками. Каких там только не было: разнообразные автобусы, «скорые помощи», пожарные, легковушки, бесчисленные грузовики (некоторые даже со съемными грузами!), цистерны – бензовозы и молоковозы, ремонтные тягачи с тонкими усиками-антеннами по бокам, подъемные краны и складские автопогрузчики, гигантские самосвалы, тракторы, паровые катки с высокими паровозными трубами и – отдельной группкой – старинные автомобили, похожие на кареты… Кое-где в кабинах даже виднелись человечки! Каждый раз, вглядываясь сквозь нечистое стекло в этот околдованно застывший разноцветный муравьиный поток, точно готовый по сигналу невидимого светофора ожить и тронуться сотней разных путей, Фурман забывал обо всем… Мише, начинавшему скучать в одиночестве, приходилось всячески демонстрировать свою обиду – только так Фурмана в конце концов удавалось оторвать от гипнотического зрелища маленького мира.

Обычно брать хрупкие модели с полки категорически запрещалось, но в этот день Фурман все же упросил размягченного вкусной едой Мишу выставить машинки на письменный стол: ведь Бори пока не было дома, а им скоро уезжать… Оказалось, что у машинок и снизу всё как у настоящих. У пожарных выдвигаются лестницы, в фургонах открываются дверки…

Фурман предложил построить на полу город. После мучительных колебаний и сомнений Миша нехотя уступил – ладно, мол, раз уж начали… «Как говорится, терять нам, к-к-кроме своих цепей, уже нечего». Игра развернулась на всю комнату!

Когда пришел Боря, Миша побледнел и задергался, но тетя Инна мудро перевела Борино недовольство на себя, сказав, что это она разрешила мальчикам «немножко поиграться в Боренькины машинки», а если он захочет, может к ним присоединиться после того, как она его покормит праздничным ужином. Все улыбнулись, и грозовая атмосфера разрядилась. Однако Боря все же потребовал, чтобы «мальчики» уматывали в большую комнату – он целый день был в бегах и теперь хочет отдохнуть от людей.

Перенести город в большую комнату оказалось непросто: пришлось отодвигать к стене стол со стульями. Кроме того, по-прежнему сидевшие в креслах папы не разрешили убрать с пола ковер, который своим ворсом создавал препятствия автомобильному движению. В связи с этим полиция объявила по радио, что погода испортилась и водители должны быть внимательнее на дорогах. Но отдельные «лихачи» не вняли предупреждениям и вскоре попали в серьезные аварии. Один вообще перевернулся. Полиции, скорой помощи и ремонтникам нашлась работка!