Осень 1941 года стала самым трагическим периодом Отечественной войны. К Москве приближались, хотя и хорошо потрепанные в наших оборонительных боях, войска вермахта, но все еще отлично вооруженные и оснащенные мощной военной техникой. Были уже заняты Калинин и Можайск, Вязьма и Клин…

Враг оказался в 30 километрах от столицы. В конце ноября разведывательные немецкие группы пересекли канал Москва – Волга у Яхромы и вышли к окраинам города. Враг был уверен в победе – до центра Москвы были считанные километры.

В немецких частях зачитывали приказ Гитлера:

«Солдаты! Перед вами Москва! За два года войны все столицы континента склонились перед вами, вы прошагали по улицам лучших городов. Осталась Москва. Заставьте ее склониться, покажите ей силу оружия, пройдите по ее площадям. Москва – это конец войны. Москва – это отдых. Вперед!»

Однако то, что произошло с первого залпа орудий по немецкой группировке войск во время ожидаемой прогулки к стенам Кремля, говорило об отчаянном положении вермахта в момент появления в его рядах указанного выше гитлеровского призыва к отдыху в Москве.

И вот один из лучших генералов вермахта Гудериан (лучшие ударные силы), части которого в значительной степени были уничтожены в первые недели войны на советско-германском фронте, отдавая должное стойкости советского воина, сделал в своем дневнике о первом периоде войны такую запись:

«…Эти солдаты стойко защищали позиции, на которые были поставлены. И их нужно было либо убить, либо взять в плен в результате рукопашной схватки, но сдавались они редко…»

Ему вторил начальник Генштаба сухопутных войск:

«В первые дни наступления на Россию мы убедились, что имели дело с совершенно новым солдатом, обладающим невероятной стойкостью в бою…»

Своеобразный итог провала блицкрига и успехов нашей армии под Москвой сохранился для потомков в коротком и емком призыве политрука Клочкова, одного из 28 героев-панфиловцев:

Почему так? Ибо в этой ситуации советскому военному командованию была чужда неверная оценка возможностей вермахта. С таким противником приходилось считаться: с его двухлетним опытом войны в Европе, на Ближнем Востоке и в Африке. В главную задачу советской стороны входило исключить любые неверные решения оперативного и тактического характера на советско-германском фронте.

Ошибок в Московском сражении для советской стороны не должно было быть и фактически не было. Это была «суворовская победа»: не числом, а умением!

Тем более величие победы под Москвой было бы очевидно и неоспоримо, даже если бы германское наступление к 5 декабря 1941 года окончилось крахом! Если бы только удалось остановить и измотать вермахт в оборонительных боях на всем тысячекилометровом пути от западной границы до Подмосковья!

К началу декабря, в канун принятия решения о контрнаступлении, в Генштабе Красной армии тщательно обобщали сведения о противнике. Это были показания пленных, данные войсковой авиа – и радиоразведки, анализ официальных немецких радиопередач, наконец, сведения с «незримого фронта» – из-за рубежа, от подпольщиков, партизан и спецпартизанских и разведывательно-диверсионных групп в тылу врага. Все это позволило достаточно точно оценить состояние противника.

Генштаб считал, что это состояние противника на его Восточном фронте кризисное.

И решение было принято.

Кончался 1941 год, был на исходе шестой месяц войны, авторы «Барбароссы» и «Тайфуна» (нападение на СССР и захват Москвы) не приблизились к реализации своих планов. Они видели, как постепенно военные цели ускользают от них.

И тем не менее германское военное командование не концентрировало на московском направлении все возможные силы!

Момент был упущен по двум причинам: во-первых, советское контрнаступление было воспринято германской стороной лишь как попытка несколько подправить положение (!) у стен Москвы, а второе…

Анализ немецких материалов уже в послевоенное время говорит о том, что по планам вермахта не было осуществлена крупная переброска войск под Москву из-под Ленинграда или Ростова. Почему?

Советские войска перешли к наступательным действиям не только под Москвой. Еще в ноябре 1941 года силами Волховского фронта была проведена наступательная операция на северном участке советско-германского фронта якобы с целью деблокады Ленинграда.

Справка. Ряд историографов Великой Отечественной войны даже пытаются иронизировать над нашей Ставкой за непродуманность действий военного командования на Волховском фронте. Видимо, они опираются на данные о военных действиях только в архивах Минобороны.

Но другие архивы – госбезопасности – рассказывают о том, что эта попытка деблокады была задумана как акция по отвлечению внимания гитлеровского Генштаба от их желания перебросить войска в помощь армий «Центра», безуспешно «топтавшихся» под Москвой.

Так, в момент наших действий по деблокаде в тылу немецких войск резко активизировалось скоординированная работа ОМСБОН с его спецпартизанскими отрядами и разведывательно-диверсионными группами.

Подобную отвлекающую акцию военное командование и разведка госбезопасности повторила подо Ржевом, дезинформировав германскую сторону о якобы готовящемся главном наступлении в этом районе, а не под Сталинградом!

«Неудача» (!) на Волховском фронте обернулась нашей тактической победой – ни одна рота, ни один батальон, ни одна дивизия из-под Ленинграда под Москвой не оказалась!

В это же время войска Южного фронта нанесли фланговые удары по германским позициям и к концу ноября освободили Ростов-на-Дону. Более того, фактически уже после завершения контрнаступления под Москвой, особенно в феврале 1942 года, наши войска наступали по всему советско-германскому фронту.

Итак, полгода тяжелейших испытаний для Красной армии, успех под Москвой, контрудары и… наступление по всей линии фронта?

Теперь, когда преданы гласности обстоятельства переговоров Сталина с Гитлером в феврале 1942 года, становится понятным: советская сторона накануне и во время этих переговоров создавала своеобразный прессинг на германское Верховное командование, экономические круги и на политику Гитлера в целом.

Опираясь на разведывательные и иные факты, советская сторона понимала: в Германии зрел кризис по нескольким причинам, главной из которых была: цели блицкрига не достигнуты.

Всего несколько недель боев у стен Москвы – фактически те же шесть недель, что отпустил Гитлер своим армиям для блицкрига, – и в руках Сталина оказались мощные аргументы для своего права предложить германской стороне сесть за стол переговоров. И последним аргументом была Битва за Москву, ибо история создает свои собственные мерки для того, чтобы определить истинные масштабы борения противостоящих сил.

Состояние дел в Германии к началу 1942 года характеризовалось как время нарастания кризисных явлений. Об этом сообщали резидентуры в Германии, Англии и США, а также разведточки и дипслужбы в других странах.