Во втором послании князю Курбскому царь писал:

«По божьему изволению с рождения был я предназначен к царству; и уже не вспомню, как меня отец благословил на государство; на царском престоле и вырос. А князю Владимиру с какой стати следовало быть государем? Он – сын четвёртого удельного князя. Какие у него достоинства, какие наследственные права бысть государем, кроме вашей измены и его глупости?…».

Что же до режима «опричнины», то он был упразднён в 1572 году – когда основные задачи подавления владетельной оппозиции были решены. Но административный опыт «опричнины» использовался затем в общегосударственном строительстве.

В области борьбы идей суть Грозного ярко проявилась в его знаменитой переписке со своим политическим оппонентом Андреем Курбским.

Князь Курбский (он был на два года старше царя и умер за год до смерти Грозного) начинал как участник «Избранной рады» царя и военачальник, назначался наместником Ивана IV в присоединённом к Русскому государству Юрьеве (Тарту). Но затем, будучи идеологом боярского произвола и привилегий, изменил Ивану и 30 апреля 1564 года бежал в Польшу. Оттуда он и обратился к царю с посланием, на которое вскоре последовал ответ…

В истории Курбский остался известен именно благодаря полемической переписке с царём. Сам же Грозный показал себя в этой переписке выдающимся публицистом, крупнейшим политическим мыслителем, великим патриотом России и…

И, как ни странно, гуманистом, видящим высший гуманизм в обеспечении силы земному Добру в его противостоянии земному Злу. Грозный писал:

«Свет же во тьму не превращаю и сладкое горьким не называю… Я… усердно стараюсь обратить людей к истине и свету, чтобы они познали единого истинного бога в Троице славимого, и данного им богом государя и отказались от междоусобных браней и преступной жизни, подрывающих государства. Это ли горечь – отойти от зла и творить добро? Это ведь и есть сладость и свет!… Что может быть хуже урывать для самого себя? Сам не зная, где сладость и свет, где горечь и тьма, других поучаешь. Не это ли сладость и свет – отойти от добра и начать творить зло?.. Всякому ясно, что это не свет, а тьма, не сладость, а горечь...».

Как видим, Грозный видел своё предназначение как государя в служении государству, а не в потакании животным страстям и своекорыстию. А его заявление о том, что он усердно старается «обратить людей к истине и свету», чтобы они «отказались от междоусобных браней и преступной жизни, подрывающих государства» – это точное выражение политического и жизненного кредо Грозного.

Исследователи, изучая переписку царя и князя, делают акцент на стремлении Грозного править самодержавно, и подают дело так, как будто Иван считал, что царь имеет право быть неограниченным самодержцем, а все остальные обязаны «рабски» и беспрекословно исполнять его волю.

При этом как-то забывается, во-первых, что реальные тираны и деспоты мировой истории никогда не заботились о публичном обосновании своего права на тиранство. Богослов Тертуллиан, обнаруживая железную логику, заявлял: «Credo, quia absurdum!» («Верую, ибо нелепо!»), и был прав – вера не нуждается в логическом обосновании. Но и психология тирана такова, что у него нет потребности что-то кому-то доказывать, он тиранит, и всё!

Иван же Грозный поступил иначе – он принял вызов Курбского и отвечал ему. Так тиран ли и деспот ли он?

Да, он отвечал Курбскому (а, фактически, всем своим обвинителям):

«Разве это и есть “совесть прокажённая” – держать своё царство в своих руках, а своим рабам не давать господствовать? Это ли “против разума” – не хотеть быть под властью своих рабов?..».

Но это была не программа тирана, желающего властвовать над рабами, ибо далее Иван пояснял:

«Как же ты не смог этого понять, что властитель не должен ни зверствовать, ни бессловесно смиряться?… Неужели не следует казнить разбойников и воров? А ведь лукавые замыслы этих преступников ещё опаснее! Тогда все царства распадутся от беспорядка и междоусобных браней… Немало и иных найдёшь царей, которые спасли свои царства от всяческой смуты и отразили злодеяния и умыслы злобесных людей. Ибо всегда царям следует быть осмотрительными: иногда кроткими, иногда жестокими, добрым же – милосердие и кротость, злым же – жестокость и муки…».

Разве это мысли и программа тирана? Причём мы ведь имеем примеры тех Земских соборов, на которые Иван выносил важные вопросы и на которых принимались важные решения.

Резюмировал же свои рассуждения Иван так:

«…если же нет этого, то он не царь. Царь страшен не для дел благих, а для зла. Хочешь не бояться власти, так делай добро; а если делаешь зло – бойся, ибо царь не напрасно меч носит – для устрашения злодеев и ободрения добродетельных…».

Последние слова – прямая отсылка к стихам 3 и 4 главы 13 Послания апостола Павла к римлянам: «Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от неё; / Ибо начальник есть Божий слуга тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч…».

Иван резонно спрашивал Курбского:

«Неужели же ты видишь благочестивую красоту там, где царство находится в руках попа-невежды (имеется в виду Сильвестр. – С.К.) и злодеев-изменников, а царь им повинуется?… И в том ли благочестие, чтобы не управлять царством, и злодеев не держать в узде, и отдаться на разграбление иноплеменникам?».

Чтобы понять весь драматизм и правоту последнего замечания, надо не забывать, что Грозный писал это Курбскому во время тяжёлой внешней войны, и писал бывшему подданному, перебежавшему во вражеский стан.

А далее Иван уместно и верно замечал:

«Нигде ты не найдёшь, чтобы не разорилось царство, руководимое попами. Тебе чего захотелось – того, что случилось с греками, погубившими царство и предавшимися туркам? Этого ты нам советуешь?».

Здесь Иван IV Васильевич бил в точку – в немалой степени из-за того, что в Византии церковная власть была поставлена выше светской, Византия и пала под ударами Османской империи. Но и для православной России, ведущей борьбу с католической Польшей, проблема была актуальной.

Всё послание Грозного проникнуто ясным пониманием необходимости для сохранения Русского государства сильной центральной власти. Обнаруживая и прекрасное знание истории, и государственную зрелость, 34-летний царь напоминал Курбскому о том, что византийский «август-кесарь» «обладал всей вселенной», но после того как сыновья Константина Флавия разделили власть, «Греческая держава стала дробиться и оскудевать», и «с тех пор нарушился всякий порядок в Греческом царстве – только и боролись за власть, честь и богатство гибли в междоусобной борьбе…».

Это было написано в послании человеку, который находился в системно противоположном России Ивана Грозного государстве – где властвовало «шляхетское» буйство и своевольство, где гремели оппозиционные речи, а магнаты имели официальное право поднять против короля бунт – «рокош». Там, где, по выражению Грозного, царило «многомятежное человечества хотение»…