«Его настоящее имя Николай Эстархиди. Его мать была англичанкой, ее звали Элизабет. По его словам, мать дала ему имя в честь Святого Николая Угодника. Чудотворца. Он не раз говорил, что еще в детстве поверил в свое высокое предназначение и судьбу. В тот день, когда он из ничего создал разветвлённую группировку «Пантеры» и уничтожил жизни многих людей, включая мою, он взял себе этот ник. Но называть его Чудотворцем я не могу. А называть его Николаем я не хочу, и не хочу объяснять почему».

     «Для Лиз это слишком личное, — понял Андрей. — А с другой стороны, — тут же догнала его мысль, — это точно писала Лиза?»

     Он положил второй листок поверх первого и поискал глазами подпись в письме.

     «Элизабет», — стояло в конце. И это не была подпись, сделанная от руки, и не отпечаток пальца, а все тот же рубленный, отпечатанный на принтере, текст.

     «Элизабет? — не понял Исаев и вспомнил: — Ах, да...»

     И это реально было то самое: «ах, ну да». Сегодня, когда эта история, наконец, начала развинчиваться на отдельные составляющие, Мари-Энн решила напомнить ему, что в Греции Лизу Домбровскую звали Элизабет Эстархиди.

     «... Но я буду называть его Никс. Зачем я вообще пишу это письмо, спросите вы? Потому что в противном случае Интерпол никогда не поверит в то, что Никс был таким. И потому, что всегда есть вопрос: что же его таким сделало?»

     Исаев продолжал читать письмо и, в общем-то, отдавал должное женщине, написавшей это письмо. Не скатываясь ни на сплетни из области «а он вот что рассказывал мне о себе» или «а знаете, что я еще знаю из его секретов и тайн», ни в душещипательные подробности «Элизабет» сухо и лаконично рассказывала историю гениального мальчика, ставшего злым гением.

     «Его семья всегда имела тесные связи с Боснией, Сербией и Югославией. На этих языках Никс не любил говорить, хотя языки он схватывал на лету. Но в этих странах служил его отец. Он был профессиональным военным, но из контрактников, которых нанимают в других государствах.

 Младшим братом отца Никса был Костас Эстархиди — ныне покойный владелец «Эфтихии». «Эфтихия» — это неврологическая клиника, и это важно запомнить».

 «Почему важно?» — не понял Андрей, продолжая читать текст письма.

 «Деньги отец Никса зарабатывал относительно небольшие. Зато мать Никса в те времена безраздельно принадлежала ему. Я видела ее фотографию: это была красивая и умная женщина. Никс считал, что свой нереально высокий коэффициент IQ он унаследовал от нее. К трем годам он выучил английский и немецкий.  К пяти говорил на итальянском, французском и японском. В пять решал сложные математические задачи. В шесть сочинил программу для телекоммуникационных компаний. В будущем ему светило приглашение в НАСА или создание крупной компании и слава тех людей, которые сумели обратить ум в богатство. И все шло хорошо до тех самых пор, пока в результате взрыва в Боснии его отцу не искалечило ногу. После этого отец Никса вышел на пенсию в тридцать пять лет и вернулся домой.

     Никсу тогда исполнилось девять.

     С отцом у него были сложные отношения. Эти отношения усугубились тем, что отец не мог долго устроиться на работу, а обеспечение семьи взяла на себя мать Никса, Элизабет, которая стала помощницей Костаса Эстархиди. Наверное, эта женщина и правда была талантливым организатором, раз за несколько месяцев обеспечила клинику огромным притоком клиентов, и «Эфтихия» вошла в топ-3 самых престижных клиник в Салониках, а потом, благодаря матери Никса, возглавила этот лист. Вот почему Никс считал, что «Эфтихия» по праву принадлежит его матери, а после нее она будет принадлежать ему.

      Но относительно счастливая жизнь этой семьи обрушилась, когда Никсу исполнилось десять. Первой тревогу забила мать. Отец еще какое-то время не обращал внимания на проблемы, связанные с поведением сына (мальчишка растет, хочет быть лидером и дерется за это со сверстниками). Но когда к ним домой пришел школьный учитель и сказал, что у Никса есть психические отклонения в поведении, родители забили тревогу и отвели Никса к Костасу».

     У Никса была социопатия, продолжила «Элизабет». А с момента его тесного общения с Костасом началось то самое преображение, когда вместо того, что попытаться искоренить и уничтожить в ребенке черное, врач представляет ребенку это черное как самое лучшее, что есть в нем. Сослаться бы на врачебную ошибку (а кто из врачей не допускает ее?). Но, увы, врачебной ошибки не было. Это было, скорей, озарившее врача, знавшего как манипулировать сознанием других, понимание, что из подростка со временем можно слепить умную, талантливую, безжалостную и управляемую машину. А еще это была зависть к семье, где царила любовь.  И — ревность к успеху женщины, чей вклад, по сути, и создал «Эфтихию».

     Беда и настоящая драма родителей Никса заключались в том, что мать и отец Никса доверились Костасу. А когда спохватились, то было уже поздно. Одиннадцатилетний ребенок (Костас год занимался им и, подобрав к мальчику ключ, потом часто его навещал, делясь с ним секретами своей профессии) закостенел в своем диссоциональном расстройстве. И хотя эта болезнь распространена (примерно 3% процента женщин и 5% мужчин можно отнести к социопатам), 80% из них рано или поздно пересекают черту и становятся преступниками. Таким образом, Никс рано разучился жить в обществе, перестал соблюдать такие истины, как мораль и закон, и легко переступал через интересы других людей, причиняя им боль и вред.

     Двумя единственными привязанности, которые сохранил четырнадцатилетний Никс, писала Элизабет, оставались его мать и Костас. Отца он, скорей, опасался. Но когда отец в попытке сформировать у сына хоть какие-то нравственные ценности отослал его в военное училище, он стал врагом для Никса.

     История взросления Никса закончилась тем, что в день, когда отец поймал его за руку за связь с подростком, Никс начал разрабатывать план, как избавиться от отца и подстроил аварию, в которой его отцу не дано было выжить. После похорон отца Никс успокоился и, казалось, стал ближе к матери. Так продолжалось два года, пока Элизабет не сказала ему, что у нее есть любимый мужчина и она собирается за него замуж.

     «Я не знаю, что произошло у него в ту ночь с матерью, — так заканчивала этот эпизод письма «Элизабет», — но я и не хочу это знать, потому что понимаю, что у них могло случиться и это по-настоящему страшно. Утром соседка нашла мать Никса задушенной в постели. Свидетели, присутствовавшие на суде, все, как один, завили, что за несколько часов до смерти матери Никса видели в аэропорту, садившимся на рейс, отправлявшийся в Салоники. И эти показания сделали ему ему алиби».

     Далее письмо сухо рассказало о том, как Никс и пара влюбленных в него мужчин стали клевретами Костаса. И что это были преступления из области рэкета, когда нужно выбить с поля других врачей, другие клиники и укрепить положение «Эфтихии». Никс ухитрялся не оставлять следов. Больше того, раскопал несколько секретов Костаса. И деньги Костаса потекли к нему рекой. На эти деньги Никс закончил образование в военном училище. На эти деньги начал выстраивать разветвленную преступную сеть, а потом поступил в американский университет Хопкинса. В Интерпол он пришел в двадцать три, отправив в Home Office заявку. Прошел собеседование, детектор лжи, все тесты, испытания и медкомиссию. И те же тесты показали Мари-Энн, что Никс — это эмпат, человек с врожденной способностью чувствовать собеседника. Он был уникален, гениален и одарен, писала «Элизабет», но это был злой гений.