В десять минут четвертого Рейчел добралась до пункта отдыха, о котором вспомнила раньше. Сбавила скорость и съехала с шоссе на просторную пустую стоянку. Остановилась у низкого бетонного строения, где располагались мужские и женские комнаты отдыха. Справа от них был сооружен навес из тяжелой металлической решетки на четырех металлических столбах в восемь футов высотой, под которыми в пронизанной солнцем тени стояли три складных столика. Все кусты здесь были старательно выкорчеваны, и остался только чистый белый песок. Невдалеке помещались несколько синих мусорных бачков с откидывающимися крышками, на которых белым было написано вежливое воззвание: «ПОЖАЛУЙСТА, НЕ СОРИТЕ».

Рейчел вылезла из «Мерседеса», захватив с собой только сумочку и ключи и оставив пистолет и коробки с обоймами под передним сиденьем, куда спрятала их, еще когда останавливалась заправиться. Захлопнула дверцу и закрыла ее – больше по привычке, чем по необходимости.

Взглянула на небо, которое уже почти сплошь покрылось облаками стального цвета, как будто одевалось в броню. Жара еще не спала, что-то между девяноста и ста градусами по Фаренгейту, хотя два часа назад, когда небо начало заволакиваться облаками, было все-таки на десять или даже на двадцать градусов жарче.

По шоссе с ревом проехали два огромных, шестнадцатиколесных грузовика, направляющиеся на восток, и на мгновение разорвали тишину пустыни, оставив после себя еще более глухую тишину.

Направляясь к двери в женский туалет, Рейчел заметила табло, предупреждающее путешественников, что надо опасаться гремучих змей. Наверное, им нравилось приползать из пустыни и греться, растянувшись во всю длину, на бетонных дорожках.

В туалете было душно, проветривался он только через жалюзи, но, во всяком случае, там недавно убирали. Пахло хвойным дезодорантом. Она также ощутила слабый запах потрескавшегося на сильной жаре бетона.

Эрик медленно очнулся от очень яркого и запоминающегося сна или, возможно, погружения в невероятно древнюю генетическую память. Во сне он не был человеком. Он полз внутри полого дерева, не он, а какое-то другое существо, полз вниз, следуя за терпким запахом и твердо зная, что внизу есть нечто такое, что он сможет сожрать в темноте. Заметив пару янтарных глаз, понял, что может встретить сопротивление. Мохнатый теплокровный зверек с острыми зубами и когтями набросился на него в надежде защитить свое подземное гнездо. Внезапно он оказался вовлеченным в жаркую битву, которая его и испугала, и возбудила. В нем поднялась холодная ярость рептилии, заставив забыть голод, который вел его в поисках еды. В темноте он и его противник кусали, царапали и рвали друг друга. Эрик шипел, зверек визжал и плевался, но Эрик наносил более тяжелые раны, чем получал, и вскоре полый ствол дерева наполнил густой, великолепный запах крови, мочи и фекалий…

Обретя человеческое сознание, Эрик почувствовал, что машина больше не движется. Он понятия не имел, как давно она остановилась, может, всего мину-ту-две назад, может, прошло уже несколько часов. Борясь с гипнотической силой, влекущей его в мир снов, который он только что покинул, стремясь снова очутиться в том месте, полном пьянящего насилия, где он чувствовал себя так покойно и уверенно и где существовали лишь самые примитивные потребности и удовольствия, он резко прикусил нижнюю губу, чтобы прочистить мозги, и был удивлен, да нет, пожалуй, не так уж и удивлен, обнаружив, что зубы его оказались более острыми, чем он помнил. Эрик прислушался, но не услышал никаких голосов снаружи. И даже подумал, что они уже доехали до Вегаса и машина теперь стоит в том самом гараже, куда Шэдвей велел Рейчел ее поставить.

Холодная, нечеловеческая ярость, охватившая его во сне, все еще кипела в нем, но направлена была уже не на зверька с янтарными глазами, обитавшего в дупле, а на Рейчел. Душившая его ненависть к ней, потребность добраться до ее горла, разорвать ее на части превращались в бешенство.

Он в темноте поискал отвертку. Хотя в багажнике светлее не стало, Эрик теперь не чувствовал себя таким слепым. Если он и не видел своей камеры, то, очевидно, каким-то новообретенным шестым чувством ощущал ее, потому что мог почти точно сказать, как выглядит каждая металлическая стенка. Он также почувствовал, что отвертка лежит у стены, около его коленей, и, когда протянул руку, чтобы проверить себя, сразу наткнулся на ребристую ручку инструмента.

Он приоткрыл крышку багажника.

Внутрь проник свет. Сначала в глазах появилась резь, потом они привыкли.

Он откинул крышку.

Удивился, увидев пустыню.

Вылез из багажника.

Рейчел вымыла руки горячей водой (мыло, правда, отсутствовало) и высушила их с помощью сушилки, которая здесь заменяла бумажные полотенца.

Выйдя на улицу и захлопнув тяжелую дверь, она не обнаружила гремучих змей на дорожке. Успела сделать всего несколько шагов, когда заметила, что крышка багажника «Мерседеса» открыта.

Она остановилась и нахмурилась. Даже если багажник не был заперт, крышка его не могла открыться самопроизвольно.

Неожиданно она поняла: Эрик.

Не успело его имя возникнуть у нее в мозгу, как он сам появился из-за угла, где-то футах в пятнадцати. Он остановился, уставившись на Рейчел, как будто ее вид вызвал у него такое же отвращение, как его вид у нее.

То был Эрик и одновременно не Эрик.

Она не могла отвести от него испуганных и недоумевающих глаз. Не в состоянии сразу постичь его причудливые метаморфозы, она сознавала, что виной всех этих чудовищных изменений является его переделанная генная структура. Тело его казалось деформированным, но из-за одежды было трудно точно сказать, что именно с ним произошло. Что-то странное случилось с его коленными суставами и бедрами. И он стал горбатым: красная рубашка натянулась на спине, готовая разорваться под напором горба, протянувшегося от плеча до плеча. Руки удлинились на два или три дюйма, это сразу бросалось в глаза, даже если бы его узловатые кисти со странными суставами не высовывались так далеко из манжет. Удлинившиеся пальцы с увеличенными суставами заканчивались когтями; кожа была покрыта желто-коричневыми пятнами и в некоторых местах казалась чешуйчатой. Деформированные, по человеческим меркам, руки все же выглядели устрашающе сильными, в них чувствовались гибкость, ловкость и какая-то целесообразность.

Но ужаснее всего было его лицо. Когда-то красивое, оно странно и страшно изменилось, хотя его все еще можно было узнать. Казалось, что все кости лица переродились: одни стали более широкими и плоскими, другие – наоборот, уже и закругленнее. Лобная кость стала значительно толще, глаза ушли вглубь, челюсть резко выдавалась вперед. Кошмарный костяной гребень шел от самых шишковатых бровей и исчезал, утончаясь, под волосами.

– Рейчел, – позвал он.

Голос был низким, хриплым и вибрировал. Ей послышалась печальная, даже меланхолическая нотка.

На его лбу виднелись две выпуклости конической формы, явно находившиеся в процессе формирования, по окончании которого они превратятся в рога длиной в большой палец Рейчел. Рога вроде бы не имели смысла, если бы не чешуйчатые пятна на лице и на руках и не складки гладкой кожи под подбородком и на шее, как бывает у земноводных. У некоторых ящеров есть рога, и, возможно, в какие-то отдаленные периоды своей эволюции человек проходил стадию земноводных и мог похвастаться такими рожками (хотя и маловероятно!). Одни черты этой ужасной внешности еще напоминали человека, другие – обезьяну. Рейчел смутно начала понимать, что в нем проявляются сейчас десятки миллионов лет генетического наследства, что каждая стадия эволюции одновременно борется за господство в его теле. Давно забытые формы в их великом множестве сражаются за выживание, меняя его тело, будто это пластилин.