Наконец небольшой конвой подошел к концу темной улицы, где Робина и Неда протолкнули в дверь какого-то дома и заставили спуститься вниз по каменным ступеням, ведущим в подвальное помещение. Один из захватчиков повесил фонарь на ржавый крюк, и Нед увидел, что по стенам течет вода — это помещение, вероятно, находилось ниже уровня соседней реки — и крысы разбегаются по темным углам. Единственной мебелью были грубый деревянный стол и табурет.

Кто-то столкнул Робина с последних ступеней. Он споткнулся и тяжело упал на каменный пол. Нед сказал, задыхаясь:

— Оставьте мальчишку, черт побери. Нашли бы себе ровню и толкали его.

Они тут же врезали парню. Поскольку руки были по-прежнему связаны, он почти не мог сопротивляться. Когда разделались с Робииом, Нед тоже лежал на полу, изо рта у него текла кровь, ребра ныли — его пинали ногами до тех пор, пока кто-то не сказал с сожалением, что, наверное, его нужно оставить в покое, потому что Герцог предпочел бы видеть его живым. И тут вдруг поднялась суета, и кто-то еще сбежал в подвал по ступенькам, расталкивая конвойных.

— Нед! — радостно кричал вновь прибывший. — Нед! Мне сказали, что вы здесь!

То был Лазарь. Нужно отдать ему должное — он отступил с потрясенным видом, разглядев, в каком состоянии Нед. Робин дрожал, забившись в угол. Нед медленно поднялся на ноги. Он попробовал языком кровь, текущую изо рта.

— У меня не было возможности выбирать, — сказал он.

Лазарь повернулся и начал что-то с яростью выговаривать людям Герцога. Нед увидел, что Робин плачет, и подошел к нему.

— Ничего, — сказал он. — Им нужен я, а не ты.

— Вы не понимаете!

Робин печально смотрел на свой запечатанный тигель, который лежал на полу, целый, но холодный.

— Он мертв, — прошептал мальчик. — Ах, Нед! Он мертв.

Лазарь все еще разглагольствовал перед слугами Герцога, которые, судя по всему, довольно хорошо знали шотландца и послушались его. Они развязали веревки на пленниках и отошли, что-то бормоча, а Лазарь хлопнул Неда по плечу:

— Теперь не волнуйтесь, — сказал он с энтузиазмом, впрочем, не очень уверенно. — Здесь явно произошло недоразумение.

— Рад слышать.

Лазарь прошипел еще какие-то выпады по адресу слуг Герцога.

— Уходите. Idz sobie!

Они уходили один за другим, последний что-то угрюмо бормотал при этом. Лазарь повернулся к Неду и потер руки.

— Немного польского, — сказал он. — Я время от времени вставляю пару слов на нем — дьявольский язык, этот польский, вы ведь это помните, Нед, — и это не дает им вспомнить, что я наполовину шотландец. Шотландцев они не любят.

— Значит, их легко провести, да?

— Они глупы, как угонщики скота из Южной Шотландии, и этим все сказано.

Лазарь, удовлетворенно ухмыляясь, поправил фонарь, висящий на стене.

— Я прослежу, чтобы Герцог велел устроить вас поудобнее, не бойтесь. Вас и вашего юного друга.

Робин поднял голову. Глаза у него были широко открыты от страха.

— Герцог?

— Герцог Альсатии. Он правит здесь, и он мой добрый друг, как хорошо известно этим головорезам.

Лазарь весело махнул рукой в сторону двери.

— Я пойду и скажу им, что вам нужна квартира получше, хотя сейчас он, наверное, уже напился до беспамятства. Так что вам придется какое-то время подождать. Но я прослежу, чтобы эти дураки ничего с вами не сделали. Их предводитель хочет, чтобы с вами обращались как с особым гостем.

— Довольно странное представление о гостеприимстве. Лазарь, сделайте для меня одну вещь, а? Кажется, вы можете входить и выходить отсюда, когда вам захочется?

— Так же легко, как и сам Герцог! — похвастался Лазарь.

— Тогда узнайте для меня, нет ли сведений о некоей женщине по имени Кейт Пелхэм, которая находится в заключении в тюрьме на Вуд-стрит.

— Кейт Пелхэм, — повторил Лазарь. — Будет сделано.

Он постучал в дверь — ее открыли. Лазарь сказал им предостерегающе:

— Оставьте его в покое. Вы меня слышали?

И все ушли.

Нед услышал, как кто-то запер дверь снаружи.

Боль в разбитых ребрах стала невыносимой. Откуда-то издалека доносился смутный звон церковных колоколов.

Была полночь, настало Рождество. Робин в полном изнеможении свернулся на полу, положив тигель на согнутый локоть.

Когда пробило полночь, в тени, отбрасываемой Тауэром, на Беруорд-лейн произошли беспорядки другого рода. По обоим концам улицы были сложены праздничные костры, их подожгли, когда зазвонили колокола церкви Всех Святых; некоторые решили, что это предвестие рождественских праздников, другие, находясь на безопасном от них расстоянии, слышали в ответ, что это бунт против судей, попытавшихся проинспектировать какой-то дом на Беруорд-лейн в связи со слухами, что там прячут краденое.

Планы судей явно были нарушены — не было видно никаких представителей закона и порядка. На этой улице стоял дом, принадлежащий старому пирату Альварику Джонсону; и пока горели костры по обоим концам улицы, были отворены и подняты закрытые на засов крышки люков, ведущих в подвал дома. На веревках и блоках подняли ящики и с осторожностью выложили содержимое — то были не сокровища пиратов, хотя и ходили слухи, что они лежат здесь в большом количестве в глубоких подвалах под улицей, а корабельные пушки, порох и амуниция — все приобреталось неделя за неделей и месяц за месяцем посредством тайных краж из доков Дептфорда. Это были товары, которые сразу же узнал бы добросовестный Френсис Пелхэм, по крайней мере по записям, так как они должны были храниться на складах Ост-Индской компании.

Но они оказались здесь, в ящиках, их погрузили на поджидающие повозки и покрыли брезентом под надзором того, кого слушался даже Альварик Джонсон. Распоряжался человек высокого роста, с мягким голосом джентльмена, в черном плаще, отороченном бархатом, как если бы он носил траур. Это был Джон Ловетт, жена которого, как говорили, недавно умерла.

Недалеко от этого места, на Крэб-лейн, где жил помощник испанского посла Люсилио Фабрио, блеск костров был виден из верхних окон. Запах обугленного дерева и дым наполняли воздух, смешиваясь с густым речным туманом.

На ночь помощник посла всегда закрывал ставнями окна нижнего этажа и запирал дверь на засов. Беспорядок, царивший на улице, неприятно напомнил ему годовщину Порохового заговора, которая была несколько недель тому назад; тогда пришлось вызвать стражу из Тауэра, чтобы защитить дом от вооруженных мятежников, угрожавших ему. И из-за этих ставней он не увидел людей, которые спустя некоторое время принялись, крадучись, рыскать у его дома и у пустующего строения рядом с ним, выясняя, насколько близко друг к другу они стоят, и переговариваться тихими голосами.