Королеву ночи, к которой ее привели, как жертвенную овечку, да тут и оставили умирать от отчаяния и страха.

О том, что стало с ее госпожой, Серафи и вовсе старалась не думать, потому что точно знала: тогда ее бедное сердечко не выдержит, разорвется от страданий и переживаний за жизнь беспутной хозяйки.

– Мне нужно больше… Больше жертв. Больше юных невинных дев, – бормотала мамбо, очерчивая кукурузной мукой круг среди могил. – Ему теперь мало моих подношений… Но, может, твоя жертва окажется ему угодной, – вскинула она на рабыню хищный, жадный, полный безумия взгляд и продолжила бессвязно бормотать: – Да, ему, несомненно, понравится это мое подношение. Вместо курицы – девушка. Да и Донеганы сегодня будут охотиться. Новые смерти – новые жертвы. Барон Суббота не может быть мной недоволен!

Серафи приглушенно завыла от такой перспективы: стать жертвенной курицей в руках душегубки, а Мари Лафо тем временем, не переставая шептать, принялась вычерчивать на земле колдовской знак – гроб и крест, символизирующий перекрестье дорог. Приглашая таким образом в мир живых лоа.

Единственного гостя, которого боялась и которому всегда была рада. Того, кто все это время дарил ей молодость и поддерживал в ней жизнь. Для него она приготовила ром, сдобренный жгучим перцем. Им же окропила будущую жертву, чем привела Серафи в состояние, близкое к тому, когда от страха перестаешь осознавать происходящее, теряешь связь с реальностью.

Девушка беспомощно замычала, вжимаясь в холодный камень, но Королева, поглощенная ритуалом, не обращала на нее внимания, рассматривая юную рабыню всего лишь как необходимый для ритуала атрибут.

Пламя в плошках яростно зашипело, взвилось, отравляя воздух удушливым дымом, когда капли рома смешались с маслом. Отхлебнув из бутылки терпкого хмельного напитка, колдунья расхохоталась.

– Сегодня я выторгую для себя еще немного времени, – смеясь, заявила она. – А потом еще и еще. Я буду встречаться с Бароном здесь, на земле, но не позволю ему утащить меня в могилу. Пусть роет их для других, а я предпочитаю оставаться в мире живых!

Она достала из плетеной корзины, оставленной возле безымянного склепа, нож, провела пальцами по широкому ребристому лезвию и прикрыла глаза, не то погружаясь в транс, не то прислушиваясь к приглушаемым кляпом звукам, что издавала Серафи.

– Сегодня ты познакомишься с ним, девочка, – меланхолично улыбнувшись, проговорила Королева.

Какое-то время она стояла неподвижно в центре круга, предвкушая новую встречу со своим господином. Не размыкая век, подушечками пальцев касалась, словно лаская, ритуального оружия и наслаждалась страданиями своей жертвы.

А когда открыла глаза, поняла, что на кладбище она уже не одна.

Мари Лафо испуганно попятилась. На какой-то миг ей показалось, что она увидела Барона Субботу, живого и во плоти. Он шел не спеша, опираясь на трость. Длинные тонкие пальцы, выбеленные лунным светом, словно кости скелета, сжимались на широком набалдашнике: черепе, из трещин которого торчали крашеные перья. А за Повелителем смерти, будто свита, скользя по стенам склепов и поросшим травой могилам, следовали тени.

Множество теней, они подкрадывались бесшумно, окружая Королеву Нью-Фэйтона. И, наверное, будь это лоа, она бы им порадовалась и, преклонив колени в благоговейном экстазе, протянула бы своему покровителю бутылку рома.

Но ее обступали не лоа – ведьмы и колдуны, явившиеся со всей округи в эту ночь на кладбище Сент-Луи. Да и Барон оказался вовсе не Бароном. Это был отшельник, старый бокор по имени Тафари, почти всю жизнь проживший на болотах. Его внешний облик – изношенный потертый сюртук и черный цилиндр – ввели Мари в заблуждение.

А осознав, что перед ней всего лишь кучка бывших рабов, Королева презрительно выкрикнула:

– Зачем пришли?!

– Остановить тебя, Мари. – Тафари подошел к самому краю очерченного желтоватой пылью круга, посреди которого застыла, исходя злостью, Королева. – Ты, мамбо, извращаешь нашу веру. Духи – не твои марионетки, а мы… – взгляд колдуна скользнул по девушке, сжавшейся в комок у каменного надгробия, – не твои жертвы.

– И что ты предлагаешь, Тафари? – усмехнулась ведьма. – Извиниться перед вами?

– Ты должна уйти. Уйти навсегда.

Мари вся внутренне напряглась, заметив притаившегося среди непрошеных гостей волка. Оборотня. Пронзительные желтые глаза, рассеченные надвое темными зрачками, следили за каждым ее движением. Зверь оставался спокойным, но Королева понимала, это было обманчивое спокойствие.

Если Сагерт Донеган догадался…

А может, все дело в этой проклятой девчонке Мишель Беланже? Неужели каким-то образом, несмотря на ее чары, дрянь проболталась? Она ведь действовала осторожно. Разве что в последние дни позволила себе чуть больше положенного.

Но ведь девка так и так должна была подохнуть!

– Думаешь, тебе, старик, хватит сил со мной тягаться? – пренебрежительно хмыкнула Королева.

Сейчас она сильна как никогда и уж точно не станет пугаться какого-то паршивого зверья!

Тафари смиренно опустил голову.

– Не хватит, и я это признаю. – Еще один шаг за черту круга, потревоженную поднявшимся ветром, беспокойно зашумевшим в кронах деревьев. – Мне. Одному. А здесь, как ты, наверное, уже заметила, нас много.

– Я не уйду, – вскинула голову Королева.

– Или из этих краев, или из этого мира, – чуть слышно проговорил Тафари.

– Не уйду, – тихо, но твердо повторила Мари Лафо. – Это мой дом.

Пространство вокруг нее сокращалось – колдуны подступали все ближе. Оборотень следовал за ними, мягко переступая с лапы на лапу. Она видела его голодный взгляд, в котором явственно читалось желание кого-нибудь растерзать.

Однако, несмотря на чары, с годами Сагерт Донеган научился сдерживать свои порывы, что раньше ее доводило до бешенства. Теперь же колдунья надеялась, что сила воли этого мужчины окажется сильнее его инстинктов.

– Твой дом, – эхом отозвался бокор, – который ты осквернила тьмой. Ты, гниль, Мари, запачкавшая весь наш род.

Тафари смотрел ей в глаза. В них, как в зеркале, отражался страх, навеянный его чарами. Видения, которых не существовало, но которые сейчас казались Королеве Нью-Фэйтона реальнее самой реальности. Попав в клетку собственного разума, мамбо безвольно осела на землю. Сжалась, обхватила руками колени и замерла, пытаясь сопротивляться, но понимая, что ей не выстоять против всех ополчившихся на нее колдунов графства.

– Мы отпустим тебя, Мари. Но прежде чем уйти, ты покаешься во всех своих грехах.

Волк замер у ног бокора, словно приготовился слушать, и Тафари жестко приказал:

– Говори, Мари.

Мишель ждала, что за несколько мгновений до мучительной смерти перед глазами у нее промелькнет вся ее жизнь. Именно так происходило в романах, которые она любила читать. Но ничего, что обычно описывалось в книгах, с ней не случилось. Она не увидела своего прошлого, ни далекого, ни недавнего, благодаря событиям которого из капризной бунтарки она превратилась в девушку, безотчетно влюбленную в оборотня.