Мы с Мин сидим на скамейке, пьем воду и наслаждаемся волшебным видом. Мы почти что перенеслись в ту картину Ли Ёнхи из вонсанской галереи: перед нами водопад Курён, который художник с такой любовью изобразил на своем полотне. Водопад достаточно крут, но не вертикален. Вода устремляется вниз вдоль белого, как будто пенящегося скалистого гребня и заканчивает свой путь в небольшом зеленом пруду у подножия. Кажется, что окружающие водопад гранитные скалы искусно вырублены рукой гигантского каменотеса: аккуратные очертания водопада формируются выступающими идеально ровными камнями. Наверное, особо впечатляющий вид на водопад открывается зимой, когда вода замерзает и снежно-ледяная белизна контрастирует с окружающими ее темно-коричневыми обрывистыми скалами.

Мы обсуждаем свои детские страхи. Мин признается, что на самом деле она не любит путешествовать, так как уже очень много времени провела вне дома. Если меня больше всего пугает падение с высоты, то самый большой страх Мин – остаться в одиночестве.

«Когда я была ребенком, – говорит Мин, – мои родители всё время проводили на работе, а я оставалась дома одна. После школы я возвращалась домой, а родителей никогда там не было – они всегда работали. Мне приходилось их ждать около дома на улице до самой темноты».

Ее история не уникальна. Наоборот, это было настолько распространено, что на эту тему было даже снято кино. Выпущенный в 2007 году «Дневник школьницы» – один из очень немногих северокорейских фильмов, который даже получил некоторое международное признание (права на его показ были куплены во Франции, но там он, конечно же, провалился). В центре сюжета история девочки-подростка, которая впадает в депрессию из-за того, что ее отца-ученого никогда не бывает дома. В финале она узнаёт, что ее отец сделал важное научное открытие и его чествуют за большой вклад в процветание родины. Она осознаёт, насколько была эгоистичной…

Что касается Мин, то родители боялись давать ей ключи от дома. Из-за постоянных перебоев с электричеством им пришлось соорудить уйму приспособлений для обогрева квартиры. У них дома были батареи, запасы керосина, сам генератор. Позволить маленькому ребенку быть одному среди всего этого – значит многократно повысить риск возникновения пожара. Вместо этого родители оставляли ее одну играть на улицах Пхеньяна до тех пор, пока не возвращались поздно вечером. А в те годы город по вечерам погружался в абсолютную темноту.

«Разве они не боялись, что с тобой могло что-то случиться?»

«Нет, – отвечает Мин, – Пхеньян – очень безопасный город. Дети могут свободно играть одни, никто не беспокоится о том, что их могут похитить. Но все-таки… они бросали меня одну. В смысле, я их не виню. Они должны были работать. Но тогда мне это было очень трудно понять и принять. Поэтому я начала куролесить».

«Хм, ты бунтовала?» – спросил я, заинтригованный. «Ну я никогда ничего не делала в их присутствии. Вот в чем дело. Я хорошая дочь. Верная и послушная. Но когда моих родителей не было рядом… тогда я становилась дьяволом, – улыбается она. – Я не была задирой и забиякой. Но я была крупным ребенком для своего возраста. Крутой девчонкой и настоящим сорванцом. Я всегда защищала девочек нашего класса. Если мальчишки обижали одну из них где-то на игровой площадке, я брала ее за руку и мы шли искать обидчика. Я била его перед всеми. Я была монстром!» – смеется она.

«Наверное, было трудно возвращаться домой после восьми лет, проведенных на Кубе. Я имею в виду, что все сверстники уже выросли… Сложно было привыкать снова ко всему? Заводить новых друзей?»

Мин перестала смеяться: «Да, непросто».

«Может быть, стоило остаться? И окончить университет в Гаване?»

«Дело в том, что вернуться было моим решением. Родители меня почти не видели. Я вернулась за год до них. Мне хотелось… кое-что им доказать. Что я могу сама многого достичь. Что я уже независима».

«Они, наверное, беспокоились?»

«Да, немного. Они пытались остановить меня, уговаривали подождать. Посол сказал им, что это может быть опасно – ну, знаешь, похищения и всякое такое».

Одной из самых главных новостей последних нескольких месяцев, которую я сразу вспомнил, было сообщение о том, что прошлой весной сразу, в один день дюжина граждан КНДР, работавших в одном северокорейском ресторане в Китае, бежали в Южную Корею. Об этом трубили все СМИ как о самом масштабном групповом побеге в истории. Север, однако, заявил, что все беглецы были похищены южнокорейскими агентами, и потребовал их возвращения на родину.

«Была ли у тебя возможность оказаться… хмм… на каком-то другом рейсе?» – спрашиваю я.

Она сразу же понимает, к чему я клоню. «Нет, никогда, никаких шансов. Я же говорю, я сама хотела вернуться. Чтобы доказать им, что чего-то стою. Что в некотором смысле не нуждаюсь в их помощи. Ну, странным способом, конечно. Это был мой реванш – я отыгрывалась за те детские годы, когда они оставляли меня одну».

Наш разговор переключается на тему работы. Я спрашиваю ее, сразу ли она хотела стать туристическим гидом. Мне всегда казалось, что эта работа достаточно хорошо оплачиваемая и престижная в КНДР.

«Нет, не совсем, – отвечает Мин. – Вообще-то мне хотелось пойти в армию. Там, пожалуй, лучшая работа в нашей стране. Но они меня не взяли».

По ее словам, ближе к окончанию обучения в вузе студентов просят составить список из пяти видов работы, которую они хотели бы получить. Затем их приглашают на несколько собеседований – одно из них у Мин было с товарищем Кимом в Корейской государственной туристической компании. В день выпуска публично оглашается, куда вас направляют на работу, причем фактически на всю вашу жизнь. От вас в этом деле не зависит почти ничего.

«“В самом деле? Туристическим гидом?” – мои друзья были шокированы. Я тоже. Все думали, что мне достанется что-то получше. Очень многих выпускников Пхеньянского института иностранных языков, например товарища Кима, направляют на потенциально очень доходные места в дипломатических миссиях за границей». Ей пришлось смириться с новой жизнью. «У нас веселая страна», – говорит она. А товарищ Ким стал ей как брат.

Внезапно Мин поворачивается ко мне. «Помнишь, в тот вечер, после ужина? Ты сказал, что, может быть, тебе удастся как-нибудь помочь мне».

Это было вскоре после разговора между Мин и Александром о «Кимчхи-багете». Меня интересовало, как тут устроен бизнес, а также я исподволь подводил ее к тому, чтобы она познакомила нас с некоторыми местными художниками, с которыми мне уже давно хотелось встретиться. Поэтому я упомянул, что у меня есть друзья в Берлине и Лондоне – владельцы художественных галерей, которые не прочь организовать какое-то совместное предприятие. Мин до этого постоянно приставала к Алеку насчет совместного ИТ-бизнеса. Она говорила, что знает несколько парней, которые просто компьютерные гении, способные написать любые программы, причем за значительно меньшие деньги, чем программисты с Запада. У Алека были денежные потери. Я видел, что он разрывался между желанием помочь Мин и осознанием того, что он ничего не знает о бизнесе в этом направлении. Компьютеры, программирование – всё это лежало вне сферы его интересов: он происходил из академической семьи, а его профессиональная специализация – изучение стран Восточной Азии.