«Сейчас он мне скажет, что её надо убить. Сейчас он скажет, что прикончить надо нас обоих. Он будет прав. Он поступит так, как поступил бы всякий разумный человек.»

— Загоните машину во двор, под навес. Пусть она пока побудет здесь, — резюмировал священник. — В твоей машине теплее, чем в церкви. Позже мы заберём её вниз.

Гризли не стал уточнять, что означало «вниз».

— Так вы… вы нас не прогоните? — ошеломлённо запричитал он, так и не поднявшись с колен. — Нас везде прогоняли, все боятся. Вы видели у неё на лбу знак?

— Видел.

— Люди считают, что это знак…

Священник повелительным жестом остановил его речь.

— Людям комфортно и легко дремать во тьме невежества, сын мой. Поэтому им удобно отождествлять невежество с учением церкви.

Гризли постеснялся направить фонарик священнику в лицо. Ему почудилось, что отец Глеб, если это, конечно он, очень молод, вряд ли старше самого физика. И слова он произносил высоким чистым голосом, совсем не так, как нараспев говорят служители. Однако священник сам встал в луч света, чтобы чужак смог разглядеть его глаза и улыбку.

Он совсем не походил на монаха или святого.

— Послушайте, это не просто секта, — не мог успокоиться физик. — Их никто не принуждает. Я хочу, чтобы вы представляли… Они называют себя «долиной Радости», а всех угодивших к ним детей — «детьми Бога». Они каждый день жгут крест…

— Ты мне расскажешь после, — священник мягко потянул физика за рукав, помогая подняться.

— Чему вы улыбаетесь?

— Я рад, что ты пришёл. Мы рады всякому, кто приходит в обитель.

— Так это вы — отец Глеб? — Священник кивнул.

— Мне дал адрес Никос, я не помню его фамилию. Он водитель, работает… то есть работал на уборочной машине.

— Я знаю Никоса, это замечательный человек. Он и его семья давно с нами.

— Ох, как я рад! Я боялся, что они не успели вырваться. У него такая замечательная жена и дети!

— К несчастью, Никос потерял дочь. Римму случайно застрелили. Впрочем, случайно ничего не происходит…

Священник понурился. Гризли ожидал, что он перекрестится, но отец Глеб только прошептал что-то еле слышно.

— Почему же вы не приехали вместе с супругой?

— Я не мог рисковать. С нами ещё несколько детей и грудной младенец. Что будет, если я привезу их сюда? Вы можете гарантировать безопасность?

Отец Глеб открыл рот, но ответить не успел. Со стороны города долетел раскатистый низкий гул, словно открыла огонь батарея тяжёлых орудий. Одновременно с гулом засверкали вспышки, похожие на огни далёких зарниц. Некоторые были такие яркие, что освещали тёмную громаду храма, прилегающие постройки и кусок шоссе со светоотражателями.

— Кажется, взорвались боеприпасы, — деловито заметил отец Глеб. — Когда-то я служил на флоте и видел, как это происходит. Мы ночью взрывали склад немецких снарядов.

— Вы служили?

— Да, я был офицером. Ты можешь не утруждаться, говоря мне «вы». Я едва ли старше тебя, сын мой.

— Но… но так положено… — Гризли сел за руль, медленно завёл машину под навес. Отец Глеб запер ворота.

— Кем положено, сын мой?

— Так всегда положено… называть священников на «вы».

— Я не думаю, что он… — отец Глеб указал вверх, — требовал этого от своих прихожан.

— Так вы… вы не принадлежите к официальной церкви? — учитель спросил и тут же устыдился своих слов.

— Вот видишь, сын мой, ты сам всё понял, — отец Глеб произвёл какую-то манипуляцию на крыше навеса, и вдоль столбов обрушилось брезентовое полотно. Машина теперь очутилась в подобии гаража. Чуть дальше Гризли различил ещё один внедорожник, засаленный «опель», наискосок прошитый пулями.

— Вчера мы ездили в Холмы, там не успели разграбить магазин, — перехватив взгляд физика, кивнул священник. — Нас обстреляли на обратном пути, но, к счастью, обошлось лёгким ранением. Пойдём со мной, поговорим в доме. Твою дочь посторожит Гринго.

— Гринго?

Отец Глеб указал в глубь навеса. Оттуда из высокой собачьей будки за мужчинами следили насторожённые собачьи глаза. На подстилке Гризли разглядел здоровенную чёрную лапу.

— Не беспокойся, он будет охранять, — священник откинул брезентовый полог и первый направился в церковь.

— Как вы… как ты считаешь, отец, удастся ли её спасти? Вроде бы глаза не зелёные, и руки не растут…

— У нас трое таких, и пока не выздоровели, — просто признался отец Глеб. — Возможно, они навсегда останутся такими, ты должен быть к этому готов.

— Но почему? Почему? — Гризли схватился за голову. — Честное слово, мне было бы проще, если бы она превратилась в одну из… обезьян, в одного из этих питекантропов.

Священник затворил за собой окованную железом дверь, задвинул стальные засовы. Леонид вдохнул застоявшийся запах старого дерева и ладана. Где-то далеко слышались голоса. Не крики, не шум драки, а спокойный разговор.

— Не беспокойся о ребёнке, — повторил священник. — Я подготовлю ей помещение.

— Она будет жить взаперти? — учитель брёл за отцом Глебом почти в полной темноте, касаясь ладонью влажной стены.

— Да, взаперти. Если бы она изменилась, тебе было бы проще возненавидеть её и вырвать из своего сердца, так? — отец Глеб пошуршал спичками, зажёг в подсвечнике три свечи.

— Наверное, ты прав, отец… — Гризли осмотрелся. Сводчатый коридор, каменные скамьи, винтовая лестница вниз. Дверь справа вела к возвышению, скрытому во мраке. Неровный свет свечей не доставал до потолка. Гризли сделал шаг направо, потом ещё один, пока не упёрся в рельефное изображение мужской ступни. Отец Глеб ему не мешал, терпеливо держал подсвечник.

Леонид не сразу понял, что это за громадная лежащая фигура перед ним, пока не включил фонарь.

— Вот дела. Это ты его снял?

— Мы сообща решили, что так будет лучше.

— Значит, вы больше не верите в него?

— Я верю в то, что происходящее с нами — это ещё один его знак. Возможно — последний.

— Ты считаешь, что все ужасы, которые с нами происходят, — это всего лишь знаки?

— Он не посылал нам ужасы. Когда-то он показал нам, как следует поступать. Он оставил нам точнейшее руководство. Дальше мы всё сделали сами.

— И потому ты снял его вместе с крестом? Ты считаешь, это ему не по нраву — по всему миру висеть на крестах?

— А разве всё, что происходило после его смерти, не свидетельствует о его скорби и его недовольстве нами?

— И что ты предложишь взамен? Извини за допрос, отец, но мне не безразлично, куда я собираюсь привезти жену и детей. Я видел церкви, где людей сжигали заживо.