Некоторое время они шли молча. Потом Мойра произнесла:

– Или это правда?

Элли по-прежнему молчала, лишь улыбалась – как будто это предположение ничуть не оскорбило ее.

– Кстати, я знаю, что иногда по ночам ты ходишь в комнату Лайама Конвэя, – сказала Мойра.

Она всегда спала очень чутко: достаточно было Элли или Дэйзи повернуть голову, как Мойра просыпалась. Еще несколько месяцев назад она впервые услышала, как ее сестра осторожно крадется на второй этаж. Вскоре после этого кровать Лайама, расположенная прямо у Мойры над головой, начала тихо поскрипывать. Час спустя, когда Элли вернулась, Мойра ничего ей не сказала: она была убежденным противником вмешательства в естественный ход событий. Мойра считала, что люди, в том числе ее сестра, являются хозяевами своей судьбы и, если Элли хочет спать с Лайамом Конвэем, это ее право. Однако Мойру немного смущала мысль о том, что ее родная сестра спит со всеми подряд.

– Ты собираешься наябедничать на меня? – словно мимоходом спросила Элли.

– Ты же знаешь, что не собираюсь.

Кем-кем, а ябедой Мойра не была никогда.

– Вообще-то мне все равно, донесешь ты или нет, – заявила Элли. – Просто любопытно. Кстати, могу сказать тебе еще кое-что, но об этом никому ни слова. В июне, когда Лайам будет возвращаться в Дублин, я поеду с ним.

– Тебя не отпустят.

– А как они меня остановят? Кроме того, чтобы избежать лишнего шума, я могу просто сбежать.

– Элли, что за глупость ты задумала?!

Вопреки своему твердому намерению не вмешиваться, Мойра была потрясена. Такое поведение сестры шло вразрез со всеми моральными принципами.

– Мама ужасно расстроится, не говоря уже о бабушке, – продолжала Мойра.

Элли на мгновение смутилась.

– О, не волнуйся, я вернусь, – заверила она сестру. – Поездка в Дублин будет лишь первым из моих приключений, и за ней последуют другие.

– А ты не думала о том, что можешь залететь?

– Не могу, я принимаю таблетки.

Действия Элли очень часто были непонятны ее сестре. Иногда Мойре казалось, что по жилам Элли кровь бежит раза в два быстрее, чем у других людей. Элли никогда не сидела спокойно, все время была возбуждена и нетерпелива, всегда хотела быть первой и находиться в центре всеобщего внимания, быть самой громкой, самой яркой, самой дерзкой из всех. Словом, ей нужно было все и сразу.

Но при этом в глубине души она была несчастна. Мойра была единственным человеком, который понимал, что за необузданной натурой ее сестры кроется неспособность удовлетворить свои желания обычным способом. Элли постоянно нуждалась в возбуждении – вот почему несколько лет назад она начала красть из школы различные вещи. К счастью, об этом так никто никогда и не узнал. И по этой же причине Элли спала с мужчинами и собиралась убежать из дому.

– Ты занималась этим с Джоном Перри? – спросила Мойра.

– Да.

– И где же?

– За спортзалом, после уроков.

– А что, если бы тебя увидели? Тебе пришлось бы уйти из школы, и ты не смогла бы поступить в университет.

– Ну и что?! – засмеялась Элли. – Кроме того, меня же не видели!

Иногда Элли наблюдала в окно спальни за тем, как прощаются Клинт и Дэйзи. Клинт лишь целовал девушку, да и то только один раз. Он сам не понимал, что упускает: половина девочек в классе были без ума от него и охотно позволили бы ему намного больше, чем простой поцелуй.

Но несмотря на то что Элли всячески демонстрировала Клинту, как он ей симпатичен, тот оставался верен Дэйзи. Элли была уверена, что он все еще девственник, – и неудивительно, если учесть, что его подружкой была некрасивая, неуклюжая Дэйзи.

Элли решила, что сделает все возможное, чтобы до отъезда в Дублин соблазнить Клинта Шоу, показать ему, что это такое – бытье настоящей женщиной! Найти возможность для этого было очень сложно – они почти никогда не оставались наедине, – но это лишь делало задачу более заманчивой.

От нетерпения Элли потирала руки. Она обязательно добьется своего!

Руби окинула картину критическим взглядом.

– Очень мило, дорогая, – сказала она, постаравшись вложить в голос как можно больше энтузиазма.

– Это вид из окна, – объяснила Дэйзи. – Пришлось рисовать по памяти.

– Как красиво! Тебе повезло с рабочим местом.

– Наверное, – вздохнула девушка. – Хотя этот вид все время меня отвлекает.

Когда Дэйзи работала, ее отвлекала каждая мелочь. В школе она училась едва ли не хуже всех – исключение составляло лишь изобразительное искусство, что всегда удивляло Руби, поскольку рисунки ее внучки были просто кошмарными. Последнее творение представляло собой грубо нанесенный на бумагу толстый слой краски. Небо на рисунке было покрыто какими-то бороздами, а река представляла собой чередующиеся белые и серые глыбы. На песке стояло странное существо, в котором Руби в конце концов опознала собаку, а чуть поодаль второе, еще более странное, – по всей видимости, ее хозяин.

– А это что? – спросила она, указав на нечто непонятное, напоминавшее мусор на песке.

– Это дети, они собирают ракушки и все такое. А это их мать с коляской.

– Очень мило, – повторила Руби.

– Где мне ее повесить? Мне нужны крюк и шнурок. Элли не хочет, чтобы я вешала свои картины в спальне, – она называет их уродливыми.

– Может, повесим картину у меня в комнате?

Почти все шедевры Дэйзи висели на стенах спальни Руби. Даже Хизер отказывалась размещать рисунки своей дочери на видном месте. Руби также повесила несколько картин в комнатах студентов, и до сих пор никто не жаловался.

– Давай пока что оставим ее здесь, хорошо?

– Хорошо, бабушка! – согласилась довольная собой Дэйзи. – Пойду наведу порядок в сарае.

Обычно она рисовала в сарае в саду, в котором до сих пор хранились инструменты миссис Харт – в том числе какие-то огромные железки, которые не смогли бы сдвинуть с места и несколько сильных мужчин.

Миссис Килфойл, учительница изобразительного искусства, сказала, что, по ее мнению, Дэйзи следует поступать в колледж и изучать искусство, но на этот раз Руби отказалась наотрез.

– Меня не интересует мнение этой вашей миссис Килфойл. Она не слишком-то умна. Наша Дэйзи и так проваляла дурака в школе, пора ей найти серьезную работу, – сказала она.

Дэйзи особо не возражала.

– Вообще-то, – призналась она Руби, – мне не хочется менять одну школу на другую.

Было очевидно, что ей до смерти надоело учиться. Некоторое время спустя девушка пришла домой с коробками красок и пачками рисовального картона. Она устроила себе студию в сарае, где, в зависимости от погоды, всегда было либо слишком холодно, либо слишком жарко. Даже Хизер почувствовала себя виноватой из-за того, что не додумалась купить дочери все это раньше.