28 июля Черчилль обедал с Китченером, который прибыл на короткое время из Египта для получения графского титула. Его глубокое понимание большой вероятности нападения Германии на Францию произвело такое впечатление на Черчилля, что он уговорил Асквита не отпускать его обратно в Египет. Асквит решил назначить Китченера военным министром. Это к тому же должно было умерить критику консерваторов по поводу того засилья либералов в военном руководстве. Китченер тем временем уже выехал в Дувр. Черчилль отправил депешу, поезд остановили и вернули в Лондон.

В тот же день немецкое верховное командование потребовало от Австро-Венгрии немедленного вторжения в Сербию, чтобы поставить мир перед fait accompli[20]. Грей пытался уговорить Австрию не переступать черты, но британский посол в Вене сообщил, что отсрочка или отказ от вторжения станет, несомненно, огромным разочарованием для страны, с воодушевлением предвкушающей войну. Продолжая военные приготовления, Черчилль распорядился подготовить все минные тральщики. Он также предпринял некоторые действия по укреплению небольшой британской эскадры на Дальнем Востоке, чтобы не допустить превосходства немецких военно-морских сил в этом регионе.

Первый флот получил приказ находиться в Ла-Манше в районе острова Уайт. Здесь он представлял собой внушительную боевую силу, но его военные базы в случае войны с Германией располагались не в Ла-Манше, а в Северном море. Во второй половине дня 28 июля, после консультаций с принцем Луи, Черчилль решил срочно перебросить флот в Северное море, надеясь тем самым и предупредить внезапное нападение Германии на восточное побережье, и дать понять, что Британия в случае необходимости готова вмешаться в европейский конфликт. «Я опасался поднимать этот вопрос перед кабинетом, – впоследствии написал Черчилль, – поскольку его могли истолковать как провокационный шаг, подрывающий последние шансы на сохранение мира. Я отправился на Даунинг-стрит, чтобы встретиться с Асквитом и объяснить свои соображения. Он посмотрел на меня тяжелым взглядом и что-то хрюкнул. Большего мне и не требовалось».

Вернувшись в Адмиралтейство, Черчилль отдал приказ адмиралу, командующему Первым флотом, начать передислокацию флота в Северное море. «Пункт назначения, – написал он, – должен храниться в секрете от всех, кроме флагмана и командиров кораблей. От Портленда идти на юг. Посередине Ла-Манша взять курс на Дуврский пролив. Эскадры должны пройти пролив без огней». Позже тем же вечером стало известно, что Австро-Венгрия объявила войну Сербии. В полночь Черчилль написал жене из Адмиралтейства: «Моя дорогая, моя красавица, все идет к катастрофе. Я увлечен, готов и счастлив. Неужели такое настроение не ужасно? Приготовления вызывают у меня восхищение. Да простит меня Бог за подобное легкомыслие, но я готов сделать все ради мира, и ничто не заставит меня первого нанести удар. У меня нет ощущения, что мы здесь, на острове, ответственны за ту волну безумия, которая захлестнула христианский мир. Никто не в состоянии оценить последствия. Неужели все эти безголовые короли и императоры не могли собраться и спасти народы от ада? Но все впали, похоже, в какое-то тупое оцепенение. Словно это дело кого-то другого. У двух черных лебедей в Сент-Джеймс-парке появился очаровательный птенец, серенький, пушистый и милый. Сегодня вечером наблюдал за ним некоторое время, отдыхая от текущих забот. Мы приводим весь флот в состояние боевой готовности (за исключением резервов). Все выглядит очень неплохо. Моряки возбуждены и уверены. Все запасы в норме. Все готово как никогда. Мы начеку. Но война – это Неизвестное и Неожиданное! Да сохранит Бог нас и наше благополучие. Ты знаешь, с каким желанием и гордостью я готов в случае необходимости рисковать собой, чтобы сохранить нашу страну великой, славной, процветающей и свободной. Но проблемы очень серьезные. Придется измерять неизмеряемое и взвешивать невесомое. Однако я уверен, что, если начнется война, мы дадим им хорошую взбучку».

Упоминание Черчиллем в этом письме «королей и императоров» было не просто риторической фигурой. 29 июля, говоря коллегам по кабинету о возможности европейской войны, он заявил, что цивилизованным народам грозит страшная катастрофа и что европейские монархи могли бы собраться вместе ради сохранения мира.

Кабинет согласился с рядом предложений Черчилля по принятию необходимых превентивных оборонительных мер. Все морские гавани должны быть освобождены от торговых судов, мосты и виадуки взяты под вооруженную охрану, на побережье высланы наблюдатели, чтобы сообщать о появлении вражеских кораблей. Но относительно того, что именно следует считать достаточной причиной для вступления в войну, мнения разделились. По крайней мере половина министров Асквита не хотела вступать в войну с Германией в случае ее нападения на Францию, аргументируя это тем, что между Британией и Францией нет официального договора.

Черчилль же был убежден, что вторжение Германии во Францию – достаточный повод. Опасаясь раскола и даже возможного падения либерального правительства, он начал, после завершения заседания, с помощью Ф. Э. Смита выяснять возможность формирования коалиционного правительства в случае оказания Британией военной поддержки Франции. Несколько консерваторов, к которым обратился Смит, в том числе Карсон, высказались в пользу коалиции. Некоторые отвергли эту идею.

На следующий день утром, когда Черчилль проводил совещание с высшими чиновниками Адмиралтейства, поступило сообщение: «Первый флот вышел в Северное море». Черчилль испытал облегчение. «В годы подготовки к войне я всегда помнил, – писал он позже, – эпизод, когда русский флот подвергся неожиданной торпедной атаке в Порт-Артуре. Военные действия до или одновременно с объявлением войны всегда были одним из моих кошмаров»

Уверенный, что Британии все-таки придется вступить в войну как союзнику Франции, Черчилль дал указание адмиралу, командующему британскими силами в Средиземноморье, в качестве первоочередной задачи способствовать переходу французских транспортных судов с войсками из Северной Африки в материковую Францию, осуществляя их прикрытие и по необходимости вступая в бой с немецкими кораблями. Вечером Черчилль ужинал с Асквитом. «Как всегда невозмутим, – написал Черчилль Клементине. – Полностью поддержал меня во всем».

31 июля кабинет узнал, что Либеральная партия категорически против любого участия Британии в европейской войне на стороне Франции. «Пока нет никаких договорных обязательств и не затрагиваются реальные интересы Британии, – написал Черчилль одному парламентарию от либералов, стороннику невмешательства, – я согласен с вашим мнением, что мы должны сохранять нейтралитет. Балканские дрязги нас не касаются. Мы делаем все, что в наших силах, чтобы сохранить мир, и будем продолжать действовать в этом направлении. Но развитие событий угрожающее».

В этот день германское правительство сделало секретное предложение Британии: если она останется нейтральной, Германия дает обещание не вступать на территорию Франции и Голландии. Однако Германия хотела бы приобрести французские колонии и не дает обещания не вторгаться в Бельгию. Но Британия была связана договором о защите территориальной целостности Бельгии.