древности и облагорожена христианством. Византия не только отстояла мир от варварства ценой страшных жертв и применением политического искусства; она сделала большее. Подобно Риму, Царьград усыновил эти варварские народы цивилизации, но совершил это с большим самопожертвованием, благородно отказываясь от политического и церковно-иерархического преобладания над молодыми государствами, подчинившимися гражданственности. В деле распространения христианства Византия сравнительно с Римом имела две счастливые особенности. Она возвещала учение Спасителя неофитам на их родных языках, содействуя тем национальной и политической самостоятельности обращенных народов и никогда не прибегала к насилию при проповеди христианства. Завещая истории новые христианские государства, преимущественно славянские, Византия в то Же время выносила на своих плечах всю тяжесть энергичного напора мусульман, долго представляя для них неодолимую преграду. Арабы, задержанные ею в высший момент их могущества, были вынуждены пробираться в Европуддинным кружным путем по берегу Африки, отчего их напор потерял свою интенсивность и опасность. Турки, разгромленные греческим войском под Никеей, должны были долго собираться с силами, чтобы перешагнуть на Балканский полуостров, где целое столетие употребили на сокрушение Царьграда, дав возможность Западной Европе приготовиться к отпору, который не мог быть успешен двумя веками ранее.

Такова была тысячелетняя служба Византии истории человечества.

Внутренняя жизнь Византии сложилась своеобразно. На западе духовенство стояло над государством; здесь церковь подчинилась государству, так что само государство жило церковными интересами. Это наложило отпечаток на духовную историю Восточной империи. Государственная власть подчинила себе церковь до такой степени, что издавала канонические законы в руководство патриархам. Императоры были только защитниками и покровителями церкви, но они властно вмешивались даже во внутренний строй ее, и архиереи, получив епархию от двора, становились в зависимость от придворных. За императорами и народ вошел в церковную сферу. В театрах и цирках занимались спорами о догматике, и часто из-за религиозных вопросов партии вступали в кровавую вражду; для политической жизни иного рода не было простора. Византия хранила у себя лучшие сокровища классической мудрости, но наука приняла в ней условный характер, и только историческое знание, давшее византийской литературе прекрасные образцы, развивалось рядом с богословием, хотя строго научное направление богословия прекратилось после Максима Исповедника и Иоанна Дамаскина, который в середине VIII в. сделал для восточной церкви то, что пятьсот лет спустя пытался совершить Фома Аквинский для церкви римской. На духовную и вообще внутреннюю жизнь вредно влияло административное вмешательство и давление; оно отчасти сократило срок существования этой многострадальной империи, вынесшей такие нечеловеческие испытания. Было в высшей степени ненормальным явлением, что правительственная власть могла сделать обязательным известный догмат или обряд; она же должна была поддерживать его, прибегая часто к физической силе.

Поклонение иконам. Таков, например, был вопрос об иконах, которые явились впервые в начале IV в. в Испании, а на Востоке стали общепринятыми лишь с V в. Прежние эмблематические изображения Христа, например в виде агнца, стали заменяться постепенно Его лицевыми изображениями, причем художники руководствовались известным типом для Востока, типом, который существовал лишь в предании, а последнее исходило из того, что из рода в род передавалось изображение статуи, которая будто была поставлена некогда в Кесарии в честь Иисуса Христа кровоточивой женой; после стали указывать на иконы, написанные Св. Евангелистом Лукой, и на оттиски Никодима. Со времени несторианских препирательств явились изображения Богородицы, спустя, следовательно, пятьсот лет после Ее успения. Подобные изображения Спасителя на Востоке писали согласно раз установленному типу, причем не дозволялись какие-либо художественные вольности. Византийское церковное искусство стояло на окаменелой традиции; оно, неподвижное, не допускало отступлений[100]. На иконы в Византии смотрели как на чувственный образ. Из благоговения перед памятью Спасителя стали поклоняться самой его иконе; форма отступила перед выражаемым ею содержанием, которое казалось менее важно; гораздо большее значение в глазах массы приобретала сама форма изображения. Отсюда легко развилось поклонение собственно иконам, а не изображаемым лицам. «Иконы ввели для оживления благоговения, — говорит немецкий церковный историк. — В них видели книги для безграмотных, а более образованным предлагали составлять себе образ Христа из чтения Евангелия. Но народ был слишком склонен к тому, чтобы считать самое лицо присутствующим в иконе и через нее действующим. Скоро стали поклоняться иконам непосредственно и верить в их чудотворность». Известно, что на Западе уже Августин сетовал на несоответственное и неправильно понимаемое поклонение иконам. Естественно, что в Византии была партия, которая была недовольна боготворением икон, протестовала против него, как против возвращения к идолопоклонству. Но с появлением мусульманства в значительной части христианского общества на Востоке возросла ненависть в иконам, потому что именно эта сторона христианского культа часто подвергалась осмеянию со стороны иноверцев, которые оскорбительно указывали, что христианство, в своем почитании икон будто мало ушло от идолопоклонства[101]. Иудеи со своей стороны стали также презрительно указывать на почитание икон.

Начало иконоборчества; император Лев III (717–741). Наконец, реакция против иконопочитания нашла своего выразителя на троне. Это совпадает с вступлением на Византийский престол исаврийской династии. В 717 г. Лев Исавр прославился удачной защитой столицы от арабов. Когда Византийская империя теряла одну область за другой, когда она лишилась Северной Африки и почти всей Азии, когда войска отказывались повиноваться своим императорам, провозглашая августами своих начальников, — настала полная анархия. Никто не знал, что император в столице был одним, а в армии другим человеком. Лев был выдвинут азиатским войском. Он был храбр, но без военного опыта. Лев пошел на столицу, чтобы свергнуть Феодосия III. Для своей цели он обезопасил себя от арабов договором. Провозглашенный императором, он более не нуждался в помощи арабов и, завладев Константинополем, сделался их страшным противником. Тогда мусульмане осадили Константинополь с суши и с моря. Зима в тот год была особенно суровой. Греческий огонь, моровая язва и голод причиняли арабам много вреда, а потому они, потеряв до ста тысяч человек, должны были отступить. Этот подвиг Льва возродил на некоторое время византийцев, упавших духом, и вселил в них ненадолго свежесть, которой они уже давно не знали. Но Лев не мог стать выше исторических традиций; он даже ближе других современников принимал к сердцу религиозные интересы.

Избавившись от внешней опасности, он, с крутостью воина, простым эдиктом в 726 г. запретил сначала почитание всяких священных изображений, а через четыре года велел совершенно истребить иконы, статуи, воспрещая вместе с тем почитать мощи и священные памятники. Большая статуя Спасителя, стоявшая на Константиновом рынке, была полностью разбита оруженосцем императора, который поплатился за это жизнью от разъяренного народа. Это было знаком к религиозной фанатической борьбе.

Следует заметить, что против иконопочитания был только небольшой придворный кружок да правительственная власть. Начались