Пока мы шли по дороге, он часто оборачивался и успокоился только тогда, когда мы свернули на нехоженую тропу.

— Чем ты так взволнован, о Торнебю?

— Нам придется заночевать в Базьеже, и это меня тревожит, ибо деревня, где вы сотворили чудо, находится поблизости. А вдруг кто-то из ее жителей не уверовал в чудо и решил, что над ними просто посмеялись или — того хуже — злостно обвели вокруг пальца, и он с парой крепких приятелей пожелает выразить нам свое неудовольствие?

В Тулузе есть два зачарованных места, два уголка, где ощущается дыхание Бога. Может, таких мест и больше, но я знаю всего два. Господь, без сомнения, почтил своим присутствием собор Сен-Сернен, где постоял у надгробий трех графов Тулузских и полюбовался церковью Сен-Мари Ла Дорад, устроенной в бывшем храме Аполлона. Впрочем, для меня эта церковь по-прежнему остается языческим храмом. А еще раньше, в стародавние времена, друиды, не имевшие обыкновения сооружать святилища, приходили на это место поучиться мудрости у природы. Они знали о влиянии почвы на направление водных потоков и считали, что места, где реки образуют излучину, обладают магическими свойствами. И сегодня мы видим, как перед каменными колоннами Ла Дорад Гаронна решительно поворачивается на запад, словно именно в этом месте до нее наконец-то доносится далекий зов океана.

«Быть может, — убеждал я себе, — если я постою перед Ла Дорад, молитвенно сложив руки и сосредоточившись, то тоже услышу зов? Хотя, конечно, у людей с реками слишком мало общего…»

Дождавшись, когда ночной дозор в последний раз известил о наступлении ночи, солдаты из караула завершили последний обход и припозднившиеся жулики добрались до улицы Аш и предместья Сен-Николя, я отправился на площадь Ла-Дорад, где за белой колоннадой пряталась церковь — словно каменный гений за каменными ангелами-хранителями. До восхода солнца оставалось совсем немного времени, Гаронна несла навстречу свои воды, и мне вдруг стала понятна красота мира. Мир был прекрасен всегда, но постичь его красоту дано не каждому, и я с трепетом ощутил, что удостоился божественного дара видеть красоту мира.

— О Тулуза, — воскликнул я, — благодарю тебя за то, что удостоила меня чести стать читателем твоей книги, той единственной книги, в которой улицы, вода и небо заменяют страницы, а каменные бастионы стен — переплет. До сих пор, словно невежественный клирик, вглядывающийся в колдовские письмена, я познавал букву, но не постигал дух. Подобно невежественному монаху, я видел Господа в статуях и скульптурах, не понимая, каким воистину является людям образ Божий. Слава твоим высоким башням, о Тулуза, слава неразрывной цепочке улиц, крепко держащих друг друга за руки, слава гостеприимным крылечкам и медным начищенным дверным молоткам, слава мостам, изогнутым словно радуга! Я вижу, как век за веком рос этот дивный город, как в излучине реки выстраивались дома из обожженных солнцем кирпичей, и знаю, кто первым вытянул лодку на песок в том месте, где я сейчас стою, а затем построил себе хижину между тополем и дикой виноградной лозой. Тощий тектосаг, питавшийся исключительно рыбой, быстро сообразил, что в ущельях дни слишком коротки, а на каменистых склонах гор скудные урожаи. А тектосагу хотелось купаться в солнечных лучах, смотреть на горизонт и наблюдать за рождением и смертью солнца! И чтобы лодку его не унесло в океан, он глубоко воткнул в песчаный берег свое весло; так была основана Тулуза.

О Тулуза! Я вижу зеленые шелковистые склоны твоих холмов, вижу высокие платаны, чьи ветви колышут листьями над арками ворот, построенных руками твоих искусных ремесленников. Вижу процессии седобородых друидов в белых одеждах, римских жрецов с выбритыми черепами, христианских святых в грубых рясах, вестготских королей в восьмиугольных шапках и плащах из лисьих шкур. Служители культов возводят храмы и соборы, чьи башни, словно стрелы, рвутся ввысь, а кирпичи впитывают льющийся с неба солнечный свет. Вот Нарбоннский замок, башня, окруженная стеной с барбаканами; дозорные в кирасах, совершающие обход крепостных стен, кажутся металлическими каплями, вкрапленными в квадратное каменное ожерелье крепости. На северной окраине взметнулся ввысь шпиль собора Сен-Сернен, на восточной окраине — колокольня церкви Дальбад, в тени монастырских стен прячутся зеленые прямоугольные дворики, искусные камнерезы украшают дома замысловатыми византийскими узорами, превращая их в произведения ювелирного искусства. Воистину, ни один город не наделен столь совершенной красотой! Кажется, что гармония и красота, подобно растениям, произрастают здесь из самой земли, напоенной водами Гаронны, берущей истоки в горных ущельях Пиренеев. Каждая колонна, каждый дом таят в себе великое послание к вечности, любая улица становится путеводной, в нагромождении арок, порталов, бойниц и башенок царит внутренняя упорядоченность, и, глядя на все это великолепие, душа воспаряет и стремится к совершенству.

О Тулуза, избранница богов, творение невидимых гениев, руками кочевых племен воздвигнувших твои дома и стены, замостивших твои улицы!

О Тулуза великодушная! Ты привечаешь путников. О Тулуза благочестивая! Звон твоих колоколов слышен и в Бордо, и в Перпиньяне. О Тулуза мудрая! Ты родила семерых поэтов[40], которые в день поминовения усопших собирались в саду церкви Сен-Этьен и сочиняли стихи, певучие рифмы которых повторяли всюду, куда долетал звон твоих колоколов. О Тулуза отважная! Ты пережила не одно нашествие врагов, но, подобно древнему Фениксу, всегда возрождалась из пепла. О Тулуза вечная! Столица окситанского мира, ты рождаешь людей, благородных душой и прекрасных телом.

Так взгляни, о Тулуза, как в лучах восходящего солнца самый смиренный из твоих сыновей преклоняет колени на берегу мирно текущей Гаронны и обнимает твои камни, еще не успевшие раскалиться за день.

— Нужно обогнуть древнее кладбище Сен-Сернен, — сказал мне Торнебю и, предупреждая мой вопрос, прибавил: — Заходить туда не стоит: большинство могил такие старые, что имена тех, кто в них похоронен, давно забыты. Дальше мы пойдем вдоль стены монастыря, выйдем на улицу Тисеран и свернем в переулок, который выведет нас к городским укреплениям. И там мы наверняка встретим милосердную Деву — если, конечно, ночь будет безлунной или месяц только-только народится.

Всякий раз, когда Торнебю упоминал о милосердной Деве, глаза его начинали сверкать словно два бриллианта самой чистой воды. А так как говорить о ней он был готов всегда, я часто пропускал слова его мимо ушей, ибо был уверен, что он излагает очередную местную легенду.

— И вы увидите ее, как видел ее я, — заверил он меня, — и мы оба вдохнем аромат весенних роз, исходящий от ее платья. Быть может, она скажет вам, где находится та Божественная вещь, которую вы ищете. Судите сами: к примеру, я знаю, где у меня в мастерской лежит скобель, с какой стороны за него взяться и для какой работы он предназначен; так и божественные создания наверняка знают, где лежат их вещи и с какой стороны к ним подобраться.