Без передышки восхищаясь тем, как много молодежи желает приобщиться к вечной классике и какие большие сборы от продажи билетов будут потрачены на ремонт дома престарелых и помощь ветеранам, Ростислав Максимович рьяно теребил и целовал повисшую на ходунках Лениниаду Львовну.

Елена Варвянская вслух обеспокоилась, как бы не затискал он старушку до смерти.

– Вы рады, что находитесь сегодня здесь, что перед вами выступят столичные виртуозы?! – с настойчивостью американского пастора, требующего от прихожанина немедленного исцеления, прокричал Смазун в глуховатое ухо Лениниады Львовны.

– Да, я очень рада, сынок, – прохрипела старушка и тяжело улыбнулась.

Варвянская шепнула Свербилкину, что быстрый ответ спас ветеранке жизнь. Смазун усадил заслуженную учительницу в крайнее кресло партера между собой и городничим.

Свет потускнел. Филимон Бердыев изящно взмахнул дирижерской палочкой. Откинувшись на спинку жесткого скрипучего кресла, я прикрыл глаза, распахнул врата воображения перед нарисованной композитором музыкальной картиной и… словно бы оказался на войне.

Гремела артиллерия: палили пушки, пронизывали небо тяжелыми ракетами установки залпового огня. Строчили пулеметы, свистели пули. Взвыла сирена воздушной тревоги. Режущим шумом обозначили свое приближение реактивные истребители, натужно загудели бомбардировщики. То тут, то там со страшным грохотом рвались снаряды, вдребезги разбивая оконные стекла. Грянул ядерный взрыв – это в игру вступили трубы и контрабасы – и я выбежал из зала.

– Бедный вампир, – шепнул Иван Смолин приглашенной им на концерт сослуживице Таисии. – За что она с ним так жестко?

“Дожили, Тихон Игнатьевич. Вам охотники сочувствуют”, – отвлекшись на мысленную реплику, я поскользнулся на белом кафеле и улетел с лестницы в мягкий лес курток, шуб и пальто.

Баба геометрических пропорций (с квадратным кирпично-красным лицом и прямоугольным туловищем) накричала на меня – мол, я погубил всю ее торговлю. Лиза собралась огреть продавщицу напольной вешалкой за попытку меня пнуть. Я сумел придержать, успокоить свою любимую и уговорить ее принести извинения.

– Ты так? – сидя рядышком со мной на лестнице, Лиза положила руку мне на колено. – Тебе очень плохо?

– Чуть не оглох, – ответил я, не поднимая глаз.

– Сейчас найду твои беруши для ушей, и мы сможем вернуться на концерт, – Лиза открыла сумочку.

– Нет… Я не вернусь. Впредь никогда, – слеза скатилась по моей слегка порозовевшей горячей щеке. Я посмотрел на наше отражение в зеркальной ширме и на торговку, стряхивающую пыль с драпового пальто. Геометрическая баба находилась на своем месте, а я занимал чужое, – Что это было? Что играли?

– Сюиту, – Лиза не вспомнила композитора.

– Теперь ты понимаешь, лапушка моя, как плохо быть вампиром? – я тяжело вздохнул с присвистом. В былые времена я видел музыку, а нынче… что сюита, что автомобильная сигнализация… все одинаково звучит… ужасно. Раньше чувствовал красоту музыкальных произведений, а теперь с какими мелодиями в памяти живу? Что я слышу? Кто-то плюнул на асфальт и разбил бутылку, кто-то пукнул в ресторане за столом… Моль пролетела…

– Где? – Лиза испуганно схватилась за норковую горжетку на плечах.

– Прямо перед нами, – я указал пальцем на вихляющего мотылька.

– Кыш! Кыш! – прогнав насекомое, Лиза прижалась ко мне. – Тиша, не раскисай. В ДК плохая акустика. Сама начальница отдела культуры это признает.

– У меня в ушах ненадлежащая акустика, а не в ДК. По случаю еще я кое-как могу сыграть незатейливую мелодию вроде “упоительных вечеров”, но выйдет и она так некрасиво, так бездушно, что стыдно, право слово, мне станет после выступления… Сокрыты от вампиров возвышенные чувства. Не парить мне в облаках вовек. Пойдем отсюдова, покамест я не разрыдался, утираясь воротом пальто с выставки-продажи… Прочь из храма искусства! Мне здесь не место. Прости за то, что я испортил тебе вечер.

Мы пришли в гардеробную. Я помог Лизе надеть куртку. Моя услужливость ее насмешила.

– Все нормально, Тиша. Если честно, маме не удалось привить мне любовь к классической музыке. Для меня она скучная! Люблю концерты звезд на стадионах, а лучше под открытым небом. Но тебя на них не поведу. Я хотела тебя порадовать. Не удалось. Что же мне для тебя сделать?

– Подари мне тишину. Я буду рад.

– Да я и так улетаю на две недели! – Лиза осерчала. – Хочешь сказать, одному тебе лучше?

– До чего непредсказуемые и удивительные мысли водятся в твоей хорошенькой головке! Мне хорошо с тобой молчать.

– Тиша, я правда стараюсь делать для тебя все… Не подумай, что попрекаю, но я готова в лепешку ради тебя разбиться. И мне страшно подумать, что тебе все равно.

– Ценю твою заботу, но расшибаться не прошу. Лепешка из тебя плохая выйдет. Не жирная. Сухая.

– Тиша… нет, не скажу. Ты меня сейчас заплюешь, – и она загадочно умолкла.

Лиза не один день в себе держала некую тайну. Долго не рисковала поведать о том, что за зверь ее грызет. Увезти эту тайну в Петербург она все же не решилась.

– Не могу переключиться, – дома призналась Лиза, укомплектовывая путевой гардероб. – У меня перед глазами торчит та жуткая старуха с концерта. Лениниада Львовна. Не хочу становиться такой, как она, развалюхой… Тишуля, может, хотя бы лет через десять ты меня обратишь? Поверь, я обойдусь без пляжного волейбола и концертов. Буду слушать песни цикад и ловить моль, чтобы она не сожрала мои шубки.

– Лизонька, ты напрасно боишься старения, – показав девушке молодильный крем из журнала мод, я взял ее за плечо, успокаивая тусклым взглядом. – Наука не стоит на месте. К преклонным годам тебя так утянут, отшлифуют и накачают оздоровительными стимуляторами, что будешь краше и прытче молодушки.

– Но я все равно буду старой, сколько бы денег ни потратила на пластику. А если ты меня обратишь, я буду жить вечно и всегда оставаться молодой. Тебе жалко, что ли? Не будь врединой!

– В точку попала! Мне жалко. Тебя! Пойми ты, наконец, вампиры с возрастом не увядают телом, но дряхлеют душой. Это намного хуже обыкновенной человеческой старости. Поверь, лучше быть Раисой Максимовной, которая в свои шестьдесят восемь считает, что ей восемнадцать, чем быть мной.

– Нашел с кем себя сравнить! Максимовна – больная на всю голову.

– Перебивать невежливо, – я крепко схватил Лизу, не давая ей шевельнуться. – Ты глядишь на меня и видишь обманку. Мираж. Под наружностью молодого человека скрывается нудный, противный старикашка. Я непрестанно с ним борюсь, но частенько проигрываю.

– Тебя не перебрешешь, – Лизу обуяла бешеная злоба. – Пусти! Опоздаю на самолет!

Я оставил ее в покое. Запихнув в чемодан теплый свитер, обиженная на меня гражданская супруга закрыла молнию и умчалась на кухню.