Помимо этого вопроса, всплыл другой, еще более важный. Целесообразно ли было в этот момент снимать 11 армию с южного крыла Восточного фронта, чтобы поставить ей, несомненно, менее важную задачу – захват Ленинграда? Ведь летом 1942 г. Германия искала решения своей судьбы на юге Восточного фронта. А для этого никакое количество сил не было лишним. Тем более что, исходя из целей, которые преследовал Гитлер, можно было с самого начала видеть, что немецкое наступление будет развиваться в двух направлениях – на Сталинград и на Кавказ – и что чем далее на восток продвинутся наступающие войска, тем более растянутым окажется северный фланг наносящего удар клина.

Ход событий показал, насколько нужна была в дальнейшем 11 армия на южном крыле, независимо от того, была бы она использована для форсирования Керченского пролива, чтобы воспрепятствовать отходу противника на Кавказ, или действовала бы сначала в качестве оперативного резерва наступающих армий.

Когда я по пути на север сделал посадку в Виннице, чтобы обсудить в главной ставке фюрера мои новые задачи, я подробно говорил по этому вопросу с начальником Генерального Штаба генерал-полковником Гальдером. При этом Гальдер дал ясно понять, что мысль Гитлера добиваться захвата Ленинграда одновременно с наступлением на юге противоречит его точке зрения. Но Гитлер настоял на этом и не отступит от своего намерения. Правда, на мой вопрос, считает ли он, Гальдер, возможным обойтись вообще без 11 армии на юге, он ответил утвердительно. Я сам в этом сомневался, но не мог тогда опровергнуть эту точку зрения начальника Генерального Штаба.

При этом моем посещении я с ужасом констатировал, насколько плохими были отношения между Гитлером и его начальником Генерального Штаба. Из доклада об обстановке выяснилось, что в группе армий «Центр» вследствие наступления советских войск в одном районе создалось кризисное положение (для ликвидации которого была направлена наша 72 дивизия). Когда Гитлер в связи с этим начал делать выпады против сражавшихся там войск, начальник Генерального Штаба настойчиво возражал ему. Он указал на то, что войска давно уже переутомлены, что большие потери в офицерском и унтер-офицерском составе не могут не оказывать влияние на состояние и боеспособность армии. Эти соображения, изложенные Гальдером в исключительно деловой форме, имели следствием взрыв гнева Гитлера, впрочем, единственный, случившийся в моем присутствии. В нетактичной форме Гитлер подверг сомнению право начальника Генерального Штаба высказывать подобные суждения относительно его мнения. Он, Гитлер, де может судить обо всем этом гораздо лучше, так как он в первую мировую войну сражался в качестве пехотинца на фронте, в то время как генерал Гальдер не был там. Вся сцена была настолько недостойной, что я демонстративно отошел от стола с картами и вернулся с докладом лишь по требованию Гитлера, после того как он успокоился. Я считал нужным поговорить после доклада с начальником управления кадров генералом Шмундтом, бывшим одновременно военным адъютантом при Гитлере. Я сказал ему, что подобные отношения между главнокомандующим и начальником Генерального Штаба сухопутных сил совершенно невозможны. Либо Гитлеру нужно слушаться своего начальника Генерального Штаба и соблюдать необходимые формы обращения с ним, либо последний должен сделать для себя определенные выводы. К сожалению, ничего подобного не произошло. Шесть недель спустя вследствие разрыва между Гитлером и генерал-полковником Гальдером последний был уволен в отставку.

27 августа штаб 11 армии прибыл на Ленинградский фронт, чтобы здесь, в полосе 18 армии, выяснить возможности для нанесения удара и составить план наступления на Ленинград. Было условлено, что затем штаб 11 армии займет часть фронта 18 армии, обращенную на север, в то время как за 18 армией оставалась восточная часть фронта, по Волхову. Отведенный 11 армии северный участок фронта состоял из полосы по берегу Невы – от Ладожского озера до пункта юго-восточнее Ленинграда, из полосы, в которой должно было развернуться наступление, – южнее Ленинграда – и из полосы, которая охватывала длинный участок земли по южному берегу Финского залива, еще удерживавшийся Советами в районе Ораниенбаума.

Штабу 11 армии, кроме мощной артиллерии, предназначенной для поддержки наступления, отчасти доставленной сюда из района Севастополя, были подчинены 12 дивизий, в том числе испанская «Голубая дивизия», одна танковая и одна горнострелковая дивизии, а также бригада СС. Из этих сил 2 дивизии действовали на Невском фронте и 2 – на Ораниенбаумском, так что для наступления на Ленинград оставалось девять с половиной дивизий. Это не так уж много сил, если учесть тот факт, что противник в районе Ленинграда имел 19 стрелковых дивизий, одну стрелковую бригаду, одну бригаду пограничных войск и одну – две танковые бригады.

Ввиду такого соотношения сил для нас, естественно, имело бы существенное значение, если бы в наступлении приняли участие финны, которые блокировали район Ленинграда с севера по Карельскому перешейку. Достаточно было бы, если финны сковали бы стоявшие против них пять с половиной советских дивизий. Однако соответствующий запрос, сделанный немецкому генералу при финской главной ставке, генералу Эрфурту, показал, что финское Главное командование отклоняет это предложение. Генерал Эрфурт объяснил эту точку зрения финнов тем, что Финляндия с 1918 г. всегда придерживалась того мнения, что существование Финляндии никогда не должно представлять угрозы Ленинграду. По этим причинам, отмечал Эрфурт, участие Финляндии в наступлении на город исключено.

Таким образом, штаб армии, выполняя поставленную ему задачу, мог рассчитывать только на собственные силы. Мы совершенно ясно сознавали, что успех этой операции был в известной мере проблематичным. То обстоятельство, что данную операцию вообще можно было и не проводить, не способствовало тому, чтобы сделать ее особенно приятной для нас. Летом 1941 г., безусловно, существовала возможность захватить Ленинград внезапным ударом. Срочное овладение этим городом стояло в первоначальном плане Гитлера в числе первоочередных задач. Каковы бы ни были причины для этого, существовавшие тогда шансы не были использованы. Позже Гитлер надеялся на возможность вынудить Ленинград и его население к сдаче голодной блокадой. Но Советы перечеркнули его планы, организовав снабжение города через Ладожское озеро – летом с помощью судов, зимой по построенной на льду дороге.

Оставался, кроме того, фронт от Ладожского озера до Ораниенбаума, поглощавший много наших сил. Ликвидация его была весьма желательной. Сомнение вызывало лишь то, было ли оправданным наступление теперь, когда мы старались решить судьбу войны на юге Восточного фронта. Слова «что ты не захотел сделать в ту минуту, не вернет тебе и вечность», казалось, были начертаны над операцией против Ленинграда. Между тем мы должны были самым наилучшим образом готовить порученное нам наступление. Во время разведки местности на фронте южнее Ленинграда мы видели город, защищенный глубоко эшелонированной системой полевых укреплений, но расположенный, казалось, рядом. Виден был большой завод в Колпино на Неве, все еще выпускавший танки. Видны были Пулковские верфи у Финского залива. Вдали вырисовывался силуэт Исаакиевского собора и шпиль Адмиралтейства, а также Петропавловская крепость. В ясную погоду можно было различить на Неве также броненосец, выведенный из строя артиллерийскими снарядами. Это был один из наших броненосцев водоизмещением в 10000 т, купленный русскими в 1940 г. Мне грустно было смотреть, что жертвой войны оказались известные мне по 1931г. царские дворцы: прекрасный Екатерининский дворец в Царском Селе (г. Пушкин), а также другой, меньших размеров дворец здесь же, в котором жил последний царь, и восхитительный Петергоф (Петродворец) на берегу Финского залива. Они были сожжены советской артиллерией.