Мне остается только заткнуться. Разок я даже бьюсь лбом о стену.

— Ты там как, нормально? — спрашиваю я, и мне чертовски обидно, что я не могу ее сейчас обнять.

— Дело даже не в этом — я его толком и не знала, просто еще одна глупая влюбленность… Просто… — Клео вздыхает. — Я смотрела на разные фотографии, которые сегодня проявляла. Там был папаша в больнице с новорожденным на руках. Эта малявка была пунцовая и орала во всю глотку, а папаша сиял от счастья! Потом еще была томно-нежная пара в кровати с пологом — явно в дешевом отеле — и женщины на фоне развешанных на веревке огромных свежевыстиранных трусов…

— Здесь-то чему завидовать?

— Это было на концерте Тома Джонса в Кардиффском замке! Ты бы видела их лица — они подпевали и от души смеялись. Я завидовала даже большой компании под жгучим солнцем в какой-то «Коста дель Похмелье» — они показывали языки и строили друг другу рожи. Дело не в том, что я хочу обгореть на солнце и пропитаться текилой, просто у меня такое чувство, будто все на свете живут. Все, кроме меня.

Я всем сердцем тянусь к ней, но Клео не дает мне вставить слово.

— Я ведь не для того говорю, чтобы испортить тебе удовольствие, просто я это все заметила, только когда ты уехала. Я ничего не делаю, никуда не хожу… Я пыталась позвонить старой подруге, но оказалось, что она уже полгода как переехала, и нового номера у меня нет. Я позвонила папе, и началось: «Марлон — то, Марлон — это…». а когда он спросил, как я поживаю, мне даже нечего было ему рассказать. — Клео переводит дыхание. — Все это не имело значения, пока ты была здесь, потому что бездельничать с тобой было здорово. Но когда я осталась одна, я не знаю… Я тут с ума сойду! Пару вечеров по телевизору ничего не было, и мне пришлось рано ложиться спать, потому что я не могла придумать, чем бы заняться. Я с нетерпением жду. когда наступит утро и мне надо будет идти на работу. а потом прихожу туда — и не получаю никакого удовольствия, только механически совершаю привычные действия. Моя жизнь пуста — вот почему, должно быть, я так запала на Гарета. Мне просто хотелось из-за чего-то приятно волноваться. И смотри, до чего это меня довело.

Никогда не видела Клео такой подавленной. Но я в последние два года и не уезжала из дома больше чем на два дня.

— Мне так жаль, — бормочу я.

— Помнишь женщину, которая приходит и просит убрать кого-нибудь с ее фотографий?

— Да, — тихо говорю я.

— Мне кажется, меня стерли из моей собственной жизни.

У меня опускаются руки. Я чувствую себя совершенно беспомощной.

— Хочешь, я вернусь? — спрашиваю я и чувствую, что, если понадобится, побреду к Клео даже пешком.

— Нет, нет, нет! Я совсем не об этом! Даже не думай! О боже! Прости, что я жалуюсь. — Клео быстро берет себя в руки. — Откуда, говоришь, ты звонишь?

Я окидываю взглядом изящное купе. Теперь я уже не могу об этом рассказывать.

— Я еду в поезде. — Все еще не приду в себя от ее слов.

Что же мне сделать, чтобы ее хоть немного развеселить…

— В Рим?

— Да. Слушай, я приезжаю обратно на Капри в пятницу, что, если ты приедешь тоже?

Ее во что бы то ни стало нужно растормошить. Я бы познакомила ее с очаровашкой Массимо из ресторана «Фаральони». Один только запах тамошней кухни вернет ее к жизни.

— Нет. я только под ногами буду путаться, сомневается Клео.

— Чепуха — ты никогда не будешь лишней!

Клео вздыхает.

— Ким. ты по уши влюблена в Люка, и это очень здорово, но я не думаю, что смогу проводить время рядом с влюбленной парой, когда… — Ее голос прерывается. Я слышу, как она громко сглатывает явно стараясь сдержать слезу, и у меня самой влажнеют глаза.

— Ничего ужасного не случилось бы, — мягко говорю я.

— Случилось бы. Я не хочу, чтобы ты считала, будто не имеешь права быть счастливой, потому что несчастна я. Правда, я не занудствую, просто… не могу… — Клео шмыгает носом и переводит дыхание. — Завтра все будет хорошо. Просто сегодня что-то на меня нашло, чувствую себя одиноким ковбоем…

— А ты не можешь пригласить Марлона на выходные? — Подумать страшно, что она будет сидеть дома одна. — Он смог бы тебя развеселить.

— Неплохая идея, — говорит Клео. — Сейчас ему и позвоню. Может, на этот раз я сама к нему поеду — для разнообразия…

Она слишком быстро пришла в себя — это не по-настоящему, просто ради меня она делает хорошую мину, я-то знаю.

— Это в дверь позвонили? — спрашиваю я.

— Да, это «Бонгс».

Опять готовый ужин в одиночку. Все еще хуже, чем я думала. Ей даже не хочется готовить.

Я слышу, как Клео расплачивается с посыльным и закрывает дверь.

— А вы куда идете сегодня ужинать? — спрашивает она, звеня где-то на заднем плане тарелками и вилками.

— Вообще-то, мы ужинаем в поезде…

— Ой. бедняжка! Бутерброды с позавчерашним хлебом и куриные крылышки из микроволновки. Ой, нет, это — Британская железная дорога, а ты в Италии. Может, все будет не так уж плохо. Ты уже знаешь, чем будут кормить?

— Нет. толком не знаю. — говорю я, оставляя при себе подозрения, что среди прочего может оказаться и черная икра.

— Пойду я, а то креветочные фрикадельки размокнут.

— Клео…

— Пожалуйста, не беспокойся за меня. Когда ты сказала, что Марио похож на Жана Рено, я взяла в прокате кассету с «Могилой Розанны». Рено там играет, и я ее еще не смотрела, так что…

— А ты заказала жареные бананы? — спрашиваю я, чтобы Клео поговорила еще немного и я могла убедиться, что все хорошо.

— Aгa. Попросила добавить двойную порцию сезама.

Не все потеряно.

— Держись там. Я позвоню завтра.

— Ладно.

Не могу первой отключить телефон.

— Ну, я пошла, — говорит Клео.

Щелк.

Мне грустно. Но что я могу поделать? И когда? Сегодня точно невозможно. Завтра меня связывает по рукам и ногам встреча с агентом Алессандро. но потом… А если полететь из Рима прямо домой, прийти и забрать ее — просто затолкать в чемодан ее вещи и вывести ее за дверь? Я вздрагиваю, вспоминая. в какую панику впала сама, когда мама вытащила меня из моего кокона. Сейчас-то я вижу, что все оказалось к лучшему, но ведь в тот момент мне было далеко не так плохо, как Клео сейчас. Вполне возможно, она просто откажется куда-либо ехать. Мне ли не знать — это ведь я ее научила, что, когда плохо, надо перерезать все связи с внешним миром.

Поезд дергается, и я возвращаюсь к реальности. Снова рывок — и меня отбрасывает в другую эпоху. Все еще одиннадцатое июля, но 1922 года.

Я смотрю на часы — почти семь. Надо одеваться и идти в бар. Разберусь с ужином и займусь разработкой плана, как вернуть Клео улыбку.