«Он будет в парламенте в следующую сессию», — сказала она себе. «Он приобретет имя, которое общество будет уважать. Слава адвоката не стоит трудов. Я буду гордиться им, если он отличится на политическом поприще, буду гордиться вопреки тому, что знаю о нем».

Ее чувства к нему были смесью эгоистического стыла и сострадательной любви. Если бы она не любила его, она не была бы так оскорблена его скрытностью с ней. Но она любила и жалела его, несмотря на холодность их отношений, холодность, которую она неспособна была прервать словом или делом. Она была уверена, что ссора их продолжится не долго, что он смирится и попросит у нее прощения, и она простит его, и тогда предложит ему вступить в парламент, напомнив ему факт, который они оба долго игнорировали, тот факт, что ее богатство принадлежит ему, и что слава, которую он приобретет на политическом поприще, будет для нее несравненно дороже тех жалких успехов, которых значение оценивается только количеством фунтов, шиллингов и пенсов.

Все это она намерена была сделать со временем. Она была не из тех энтузиастов которые, воодушевившись какою-нибудь новою идеей, бегут сообщить ее первому встречному. Она долго обдумывала свои планы и предоставляла им созревать в глубине ее души. Она сознавала, что ее взгляд на положение мужа становился великодушнее и благороднее, и была уверена, что он примет ее предложение охотно и с благодарностью.

Другая женщина рассталась бы с ним навеки после такого открытия, думала она, и ее первым побуждением, когда она узнала тайну, было также расстаться с ним навсегда, но в ней это чувство было затушено в самом начале ее страхом пред мнением света. Мистрис Гаркрос неспособна была дать свету повод судить и рядить о ней.

Мистер Гаркрос был на празднике одним из почетных распорядителей, и в половине первого он, капитан Гартвуд, мистер Голль и Уэстон Валлори были уже среди гостей, все с голубыми бантами и розовыми бутонами. Уэстон отыскал мисс Бонд, сиявшую в своем новом розовом платье. Она скрылась от отца, пока этот серьезный господин обсуждал вопрос об оправдании по совести, и теперь принимала комплименты молодых людей тем с большею свободой, что мистер Флуд был в это время занят в конюшне, помогая распрягать лошадей посетителей, уже начавших съезжаться.

Джанна приветствовала мистера Валлори вспышкой румянца и улыбкой. Ее деревенские поклонники скоро почувствовали свое ничтожество в сравнении с этим блестящим лондонским денди, и смущенные ушли искать утешения у других девушек.

— Как вы прелестны в этом розовом платье! — сказал Уэстон, осматривая Джанку своим смелым взглядом. — Ваш костюм лучше всех, какие я видел сегодня.

— Очень рада, что он вам нравится, — отвечала девушка. — Я купила его на ваш подарок, но, конечно, не сказала этого отцу. Он выгнал бы меня из дома, если бы узнал, что я взяла у вас соверен.

— Так я не подвергну вас опять опасности изгнания. Следующий подарок, который вы получите от меня, будет платье, мною самим купленное.

— О, нет! это невозможно. Отец непременно заметит, если я надену что-нибудь новое. Мне пришлось сочинить ему целую историю, чтобы получить позволение купить это платье. Я сама знаю, что не должна была брать деньги у вас, но мне необходимо было купить что-нибудь новое к нынешнему дню, и ваш подарок был как нельзя более кстати.

— Прелестная простота! — сказал Уэстон с своею натянутою улыбкой. — В Лондоне есть женщины, которые забирают на чужой счет у модисток на пятьсот фунтов в год.

Он бродил с мисс Бонд по опушке леса, и находил новее не неприятную эту часть своей обязанности почетного распорядителя. Мистер Гаркрос, встретясь с ним, заметил его спутницу, несмотря на то, что был занят разговором с одним из главных арендаторов, представленным ему самим сэром Френсисом и обещавшим ему свою поддержку за обедом. Дворецкий бросил жребий и мистеру Гаркросу досталось председательствовать за одним из самых скромных и ранних обедов.

— Я буду помогать вам, господин председатель, — сказал фермер Гольби. — Я знаю всех мужчин, женщин и детей на расстоянии двадцати миль вокруг Кингсбери, и желал бы, чтоб их было побольше, и чтобы мне не приходилось иметь дело с ирландскими негодяями во время сбора хмеля.

— Вы принадлежите к Кингсберийскому приходу? — спросил мистер Гаркрос, наговорившись вдоволь об урожае хлеба и хмеля.

— Форма Гигс, сэр, на расстоянии мили от Кингсберийской церкви. Я арендую ее с тех самых пор, как умер старый Гигс, то есть около тридцати семи лет.

— Ферма Гигс. Помню. Это недалеко от места, называемого Брайервуд, не правда ли?

— Да, менее чем в двух милях. Я хажнвал в Брайервуд между чаем и ужином, когда Редмайн был не таким угрюмым человеком, как теперь, и когда его покойная дочь была еще вот такая крошка.

Он опустил руку на высоту ярда от земли, и с любовью поглядел вниз, как бы видя хорошенькую головку маленькой Грации.

Сердце мистера Гаркроса облилось кровью при этих словах, и прошло несколько минут, прежде чем он собрался с духом продолжать разговор. Некоторые слова из ответа фермера привели его в недоумение.

— Вы говорите о Ричарде Редмайне, как будто видели его недавно. Я слышал, что все семейство эмигрировало.

— Да, — отвечал фермер возмутительно растягивая слова, — семейство эмигрировало; Джим, жена его и два сына, славные рослые парни, каких мало. Они переселились в Австралию, где Ричард Редмайн купил именье за десятую долю его стоимости, как говорят. Они, то есть Джим, жена его и сыновья, уехали вскоре после смерти дочери Редмайна. Она умерла далеко от родного дома, сэр, и много толков было по этому поводу, но не думаю, чтобы кто-нибудь здесь знал что-нибудь достоверное об этой истории, и что касается меня, я полагаю, что в ней было больше дурного, чем хорошего.

Мистеру Гаркросу пришлось выслушать историю Грации, рассказанную фермером по догадкам и с бесчисленными комментариями.

— Да, это была тяжкая утрата для бедного Редмайна, сэр, потому что дочь его была прекрасная девушка, — заключил фермер Гольби.

Мистер Гаркрос был принужден повторить свой вопрос.

— Я спросил вас, где теперь Ричард Редмайн, в Австралии или нет?

— Нет, сэр, нет. Ричард Редмайн не в Австралии. Джим, жена его и сыновья в Австралии, но Ричард Редмайн вернулся в отечество, и так изменился, что его узнать нельзя. В былое время мы провели с ним немало приятных вечеров за трубками и за домашним пивом, но теперь он не подходит к своим старым друзьям, и очень ясно им показывает, чтоб и они не подходили к нему.

— Так он дома, в Брайервуде?

— Да, он дома, и я видел его у калитки третьего дня, когда возвращался с ярмарки.

Нельзя сказать, чтоб это известие пробудило в Гаркросе чувство страха. Он не способен был бояться кого бы то ни было. Но тем не менее близость Ричарда Редмайна внушала ему необъяснимый ужас. «Из всех людей я избегал только тебя». Правда, что если бы даже они встретились лицом к лицу, было мало шансов, чтоб отец Грации узнал его. Его неосторожный подарок медальон с его портретом, был потерян. Грация сообщила это ему на пути в Лондон, рассказывая о своем страдании без него. Странно было ему вспоминать все это и думать о том времени, когда он считал возможным служить двум богам: светскому успеху и потребностям своей души.