За последние несколько минут он определился с каким-то планом действий. Он не мог оставаться в Лондоне, он не мог оставаться в Англии; он уедет за границу, уедет прямо сейчас и попытается забыть. Он улыбнулся про себя при этой мысли, как будто он когда-нибудь забудет прекрасное лицо, которое лежало у него на груди, прекрасные глаза, которые излучали на него свет любви, нежный девичий голос, который прошептал ему на ухо свое девичье признание!

Он вызвал такси и велел мужчине ехать на Ватерлоо; сел на поезд, забился в угол вагона и предался горечи отчаяния.

Ужин только что закончился, когда его высокая фигура прошла по террасе, а дамы стояли под верандой гостиной, наслаждаясь закатом. Немного в стороне от остальных была Ленор. Она прислонилась к одной из железных колонн, ее платье из белого кашемира и атласа, отделанное жемчугом, изящно и сказочно выделялось на фоне массы папоротников и цветов позади нее.

Она сидела, откинувшись в самой грациозной позе самозабвения, ее зонтик лежал у ее ног, руки были сложены с ленивым видом покоя на коленях; на ее губах была безмятежная улыбка, в ее фиалковых глазах была нежная истома, выражение полного мира со всем миром, которое прямо контрастировало со слабым выражением тревоги, которое покоилось на красивом лице графини.

Время от времени, когда гордая и надменная женщина, но встревоженная мать, болтала и смеялась с окружающими ее женщинами, ее взгляд блуждал по открытой местности с отсутствующим, почти испуганным выражением, и однажды, когда на дороге послышался звук кареты, она действительно вздрогнула.

Но карета принадлежала только одному из гостей, и графиня вздохнула и снова вернулась к своим обязанностям. Ленор, запрокинув голову, наблюдала за ней с ленивой улыбкой. Она тоже страдала, но ей было чего бояться, на что надеяться; мать ничего не знала, но боялась всего.

Вскоре леди Уиндвард случайно оказалась в пределах слышимости голоса Ленор.

– Вы сегодня выглядите усталой, дорогая, – сказала она.

Графиня устало улыбнулась.

– Я признаю, что у меня немного болит голова, – сказала она; затем она посмотрела на прекрасное ленивое лицо. – Ты выглядишь достаточно хорошо, Ленор!

Леди Ленора с любопытством улыбнулась.

– Вы так думаете? – ответила она. – Предположим, я тоже признаюсь в головной боли!

– Я бы и тогда превзошла тебя, – со вздохом сказала графиня, – потому что у меня болит сердце!

Ленор протянула руку, белую и сверкающую жемчугом и бриллиантами, и положила ее на руку пожилой женщины легким ласковым жестом, свойственным только ей.

– Скажите мне, дорогая, – прошептала она.

Графиня покачала головой.

– Я не могу, – сказала она со вздохом. – Я и сама едва знаю. Я нахожусь в полном неведении, но я знаю, что что-то произошло или происходит. Ты знаешь, что Лейчестер вчера внезапно исчез?

Леди Ленор кивнула в знак согласия.

Графиня вздохнула.

– Я всегда его боюсь.

Ленор тихо рассмеялась.

– Я тоже. Но в данном случае я не испытываю страха. Подождите, пока он вернется.

Графиня покачала головой.

– Когда это будет? Боюсь, что не в ближайшее время!

– Я думаю, он вернется сегодня вечером, – сказала Ленор с улыбкой, которая была слишком безмятежной, чтобы быть уверенной или хвастливой.

Графиня улыбнулась и посмотрела на нее.

– Ты странная девушка, Ленор, – сказала она. – Что заставляет тебя так думать?

Ленор повернула браслет на руке.

– Что-то, кажется, шепчет мне, что он придет, – сказала она. – Смотрите!

И она просто повела рукой в сторону террасы. Лейчестер медленно поднимался по широким каменным ступеням.

Леди Уиндвард сделала движение вперед, но рука Ленор накрыла ее руку, и она остановилась и посмотрела на нее.

Ленор покачала головой, мягко улыбнувшись.

– Лучше не надо, – пробормотала она, едва переводя дыхание. – Еще нет. Оставьте его в покое. Что-то случилось, как вы и предполагали. У меня такие проницательные глаза, вы знаете, и я могу видеть его лицо.

Как и леди Уиндвард к этому времени, и ее собственное побелело при виде бледного, изможденного лица.

– Не подходите к нему, – прошептала Ленор, – не останавливай его. Оставь его в покое, это хороший совет.

Леди Уиндвард инстинктивно почувствовала, что так оно и есть, и, чтобы не поддаться искушению проигнорировать предложение, она повернулась и вошла в дом.

Лейчестер прошел по террасе и, подняв глаза, тяжелые и затуманенные, увидел дам, но он только приподнял шляпу и прошел дальше. Затем он подошел к тому месту, где фигура в белом, сверкающая жемчугом и бриллиантами, прислонилась к колонне, и он на мгновение заколебался, но в ее глазах не было приглашения, только слабая улыбка, и он просто снова приподнял шляпу и прошел дальше, но, наполовину бессознательно, он оценил красоту и изящество картины, которую она создала, и это было все, чего она желала в данный момент.

Тяжелыми шагами он пересек холл, поднялся по лестнице и вошел в свою комнату.

Его человек Оливер, который ждал его и слонялся поблизости, тихо вошел, но снова выскользнул при виде темной фигуры, устало лежащей на стуле; но вскоре Лейчестер позвал его, и он вернулся.

– Приготовь ванну, Оливер, – сказал он, – и собери чемодан; мы уедем сегодня вечером.

– Очень хорошо, милорд, – последовал тихий ответ, а затем он пошел готовить ванну.

Лейчестер встал и зашагал взад и вперед. Хотя она никогда не входила в его комнаты, апартаменты, казалось, были полны ею; с мольберта смотрела изуродованная Венера, которую он нарисовал в первую ночь, когда увидел ее. На столе, в этрусской хрустальной вазе, стояло несколько полевых цветов, которые она сорвала своей рукой и прижала к губам. Он взял их, не яростно, но торжественно, и выбросил в окно.

Внезапно в воздухе поплыли звуки торжественной музыки. Он вздрогнул. Он почти забыл Лилиан; великое горе и несчастье почти стерли ее из его памяти. Он поставил вазу на стол и пошел в ее комнату; она услышала его стук и пригласила его войти, продолжая играть.

Но когда он вошел, она внезапно остановилась, и улыбка, появившаяся на ее лице, чтобы поприветствовать его, исчезла.

– Лей!– выдохнула она, глядя на его бледное, изможденное лицо и глаза с темными кругами. – Что случилось? В чем дело?

Он встал рядом с ней, наклонился и поцеловал ее; его губы были сухими и горящими.

– Лей! Лей! – прошептала она и обняла его белой рукой за шею, чтобы притянуть к себе, – что такое?

Затем она посмотрела на него с любовной тревогой.

– Какой у тебя усталый вид, Лей! Где ты был все это время? Сядь!

Он опустился на низкое сиденье у ее ног и указал на пианино.

– Продолжай играть, – сказал он.

Она