В середине сентября Монтгомери предпринял две десантно-диверсионные операции против Тобрука («Агримент») и Бенгази («Бигами»). Операция «Агримент» сорвалась в самом начале в бою у дорожного заграждения: британцы потеряли 750 человек, мало толку было и от крейсера «Ковентри» и двух эскадренных миноносцев. Замысел операции «Бигами» казался заманчивым, но ее вряд ли стоило предпринимать. Группа дальнего действия уничтожила двадцать пять вражеских самолетов в Барсе, и в этом заключался весь реальный успех. Немцы ввели в район сосредоточения части второго эшелона, сковав первоклассные войска, необходимые для предстоящего главного сражения[646]. Тем временем Роммель приболел — желудок, печень, синусит, горло, высокое давление — и 23 сентября улетел в Германию в отпуск и на лечение, передав полномочия ветерану Восточного фронта, тучному и нездоровому генералу Георгу Штумме. Таким образом, Роммеля не было в Африке, когда в пятницу, 23 октября 1942 года, в 21.40 Монтгомери начал операцию «Лайтфут» — первую фазу второго сражения при Эль-Аламейне.

Как мы уже знаем, Окинлек, отступив с боями на четыреста миль, занял оборонительные позиции у Эль-Аламейна, избрав это место, поскольку здесь находится самая узкая горловина, всего сорок миль, между Средиземным морем на севере и непроходимыми солончаками Каттарской впадины размерами с Ольстер на юге. Однако это природное обстоятельство было выгодно и Роммелю, когда его вынудили всего лишь численным преимуществом перейти к обороне. Кто бы ни пошел в наступление, сражение в таких условиях превращается в затяжные бои на истощение, как на Западном фронте во времена Первой мировой войны, а не в маневренные битвы в стиле блицкрига, свойственные Второй мировой войне.

План Монтгомери состоял в следующем: XIII корпус генерал-лейтенанта Брайана Хоррокса должен был нанести отвлекающий удар на юге, а 1-й и 10-й бронетанковым дивизиям X корпуса генерал-лейтенанта Герберта Ламсдена предстояло воспользоваться фронтальными атаками XXX корпуса генерал-лейтенанта Оливера Лиза в направлении кряжей Митейрия и Кидни на севере, прорваться через оборону противника, атаковать фланги и расширить участок прорыва с тыла.

Передовые линии Оси защищали минные поля глубиной от пяти до девяти тысяч футов. В них было заложено полмиллиона мин, и немцы прозвали их «огородами дьявола»[647]. На противотанковых дисковых минах подрывалась техника (и верблюды), но по ним могли пройти пехотинцы, однако «прыгающие» мины подскакивали на уровень диафрагмы, когда на них наступала нога человека, и взрывались, разбрасывая триста шестьдесят шарикоподшипников. Они зарывались в песок, и их было невозможно заметить даже днем. Расчищали минные поля для пехоты саперы, по обыкновению тыча перед собой штыком и, как правило, под огнем артиллерии, минометов, пулеметов, автоматов или простых винтовок. Нельзя не отдать должное хладнокровному мужеству саперов, обезвредивших бесчисленное количество мин и неразорвавшихся бомб под Эль-Аламейном.

23 октября под командованием фон Штумме находилось 50 000 немецких и 54 000 итальянских солдат, у Монтгомери имелось 195 000 солдат, в основном из стран Британского Содружества. Соотношение сил, безусловно, складывалось не в пользу Роммеля: 8-я армия — восемьдесят пять пехотных батальонов, Африканский корпус — семьдесят один (только тридцать один из них состоял из немцев); противотанковые орудия: 1451 и 800; тяжелые и средние полевые орудия: 908 и 500, в том числе 370 капризных итальянских пушек времен Первой мировой войны[648]. Если не считать британские легкие танки, немецкие танки «Марк II» и итальянскую бронетехнику, которую Роммель называл «ветошью», то союзники имели перевес в численности средних танков в соотношении четыре к одному: 910 против 234.[649]Поразительное неравенство создалось в результате того, что союзники успешно препятствовали войскам Оси получать подкрепления людьми и техникой, наладив в то же время массовые поступления подкреплений для своих сил через Аденский залив.

Итальянские летчики, танкисты, артиллеристы и, в особенности, парашютисты отличались достаточно высоким моральным духом, чего нельзя было сказать о пехотинцах, составлявших в 1942 году основную часть итальянского воинского контингента за рубежом общей численностью 1,2 миллиона человек. Как это уже стало ясно в начале войны, итальянцы неплохо сражались, если ими командовали умелые офицеры и если их адекватно готовили, вооружали и кормили, однако такие условия стали редкостью на последней стадии войны в пустыне. Некоторые итальянские подразделения, как, например, небольшая, но целиком состоявшая из добровольцев дивизия десантников-парашютистов «Фольгоре» («Молния») или танковая дивизия «Ариете», вели себя более чем достойно в сражениях. Роммель говорил о танкистах «Ариете»: «Мы всегда требовали от них практически невозможное, и они делали это». Однако некоторые итальянские пехотные формирования не могли переносить длительные обстрелы и бомбежки и начинали задумываться о сдаче в плен. Нехватка еды тоже негативно влияла на итальянцев, а под Эль-Аламейном эта проблема касалась всех. «Свежее мясо появлялось лишь в тех редких случаях, — писал один историк Эль-Аламейна, — когда какой-нибудь верблюд сдуру забредал в «огороды дьявола», подрывался на мине или подходил к передовой достаточно близко, чтобы его можно было подстрелить»[650]. Вдобавок ко всему итальянские танки были слишком легки и ненадежны, во время движения радиосвязь почти не работала, а артиллерия на расстоянии свыше пяти миль обычно промахивалась[651].

«Перед нами отважный и искусный противник, — говорил Черчилль о Роммеле в палате общин 27 января 1942 года. — И, должен сказать, несмотря на войну, великий генерал»[652]. (Черчилль в 1900 году хвалил и буров за воинскую доблесть.) Роммель поднимал боевой дух итальянской пехоты тем, что располагал ее поближе к отборным немецким частям. К примеру, итальянская дивизия «Болонья» размещалась рядом с элитной бригадой парашютистов генерала Германа Рамке, а дивизия «Тренто» перемешивалась с 164-й (Саксонской) легкой дивизией. Так же поступал перед сражением и герцог Веллингтон, помещая закаленные в битвах британские полки среди бельгийских и голландских подразделений сомнительной боеготовности.

Исключительное значение для предстоящего сражения имело воздушное превосходство. Союзники добились его еще перед битвой у Алам-эль-Хальфы, а ко времени второго сражения при Эль-Аламейне оно превратилось в почти полное господство в воздухе. Монтгомери подключил штаб вице-маршала авиации Артура Конингема к собственному штабному командованию, и хотя впоследствии отзывался о Конингеме не слишком лестно, оба командующих в то время отлично ладили друг с другом. «Дезерт эр форс» (ДАФ — военно-воздушные силы в пустыне) могли выставить 530 самолетов, а люфтваффе — 350, но воздушное соединение союзников обладало еще одним несомненным преимуществом: за время сражения оно совершило 11 600 вылетов, а люфтваффе — всего лишь 3100.[653]Тогда ДАФ состояли из девятнадцати британских, девяти южноафриканских, семи американских и двух австралийских эскадрилий, и некоторые из них уже получили «спитфайры», начавшие поступать в Африку с марта. К сентябрю 1942 года в Африке появились и 1500 американских самолетов, хотя Соединенные Штаты пока еще не участвовали в наземных операциях. Таким образом, перед вторым сражением при Эль-Аламейне соотношение сил в воздухе было пять к одному в пользу союзников[654].