караула, о похлёбке, что ждали на ужин. Они были заняты службой: сопровождали лудиев на похороны. И, не задумываясь, проткнули бы копьём любого, кто попытался бы сбежать. Так же равнодушно, как сейчас болтали про казённую жратву и строгое начальство. Запросто.

Акриона хлопнули по плечу. Он вздрогнул, поморгал: Меттей стоял перед ним, угрюмо глядя из-под насупленных бровей.

– Тарций велел снарядить тебя рыболовом, – проворчал он. – Это не то, к чему ты привык. Так что придётся переучиваться на месте.

Подошёл раб, развернул свёрток, подал трезубец на длинном, в четыре локтя древке. Пока Акрион оторопело изучал странное оружие, больше похожее на увеличенную до нелепых размеров рыбачью острогу, ему бросили под ноги короткий кинжал – заржавленный, тупой даже с виду. Рядом с кинжалом на покрытый грязным песком пол шлёпнулся какой-то лохматый, спутанный свёрток.

Второй раб, тот, что нёс доспехи, подступил слева и принялся натягивать на руку Акриона длинный, доходящий до плеча стёганый рукав-наруч.

– Мастер Меттей! – не выдержал Акрион. – Я упражнялся с мечом!

Спиро, который стоял следующим в ряду, глумливо хихикнул.

– Я упрязнялься с мецом! – передразнил он тонким голосом.

Никто больше не засмеялся. Меттей поглядел на Спиро без выражения, потом вернулся взглядом к Акриону.

– Знаю, – сказал он. – Но кузен сказал вооружить тебя, как рыболова.

Он забрал у Акриона трезубец. Повернулся боком, встал в стойку – похожую на копейную, правая нога позади, левая согнута в колене, оружие смотрит вперёд и вверх.

– Держать – вот так.

Сделал выпад, другой. Ударил невидимого врага сверху.

– Колоть – вот так. В лицо. В ногу. За щит. В ногу. В лицо. За щит.

Тяжело дыша, вернул Акриону трезубец. Подобрал с пола свёрток, встряхнул. Лохмотья неожиданно и послушно развернулись в редкую сеть с шариками грузил по краям.

– Против тебя выйдет мирмиллон, – сообщил Меттей. – Бьётся коротким клинком, будет стараться подойти ближе и ударить. В начале боя постарайся набросить на противника эту (непонятное слово). Держишь в левой руке. Метать нужно вот так.

Сеть взлетела в воздух, звякнула грузилами о потолок, выбила песочную струйку. Раб, подававший оружие, невольно попятился, но поздно: сеть спеленала руки, окутала голову. Раб взбрыкнул коленями и с размаху сел на задницу.

Меттей подошёл, грубыми рывками освободил его от пут. Свернул сеть, швырнул под ноги Акриону.

– Если промахнёшься – не подбирай. Только потеряешь время. Бросил, и всё. Попал, не попал – забудь и дерись.

Раб, надевавший на Акриона доспехи, тем временем закончил с наручем и принялся пристёгивать наплечник. Увесистый, снабжённый квадратным бронзовым щитком, наплечник этот закрывал немалую часть обзора с левой стороны. В то же время, щиток вряд ли мог защитить от удара голову: едва доходил до уха.

«Справа такой же будет?» – с хмурой надеждой подумал Акрион.

Но раб, затянув ремешки, шагнул дальше, к Спиро. Стало быть, наплечник, наруч – и это всё? Все доспехи?!

– Главная твоя задача, – проговорил Меттей, – не подпускать противника на длину меча. У тебя нет щита. Уворачивайся, отпрыгивай, (непонятное слово). Мирмиллон скоро выдохнется.

Он глянул на Спиро:

– Слышал, крейке? С тобой то же самое... Да! Если сильно повезёт, и удастся накрыть сетью голову врага, по правилам вы победили. Добивать не нужно.

Акрион стоял, не веря в то, что происходит. Он раньше видел, как тренируются лудии-рыболовы, но одно дело видеть, а совсем другое – почувствовать всё на собственной шкуре. У него отобрали меч – единственное оружие, которым он мало-мальски владел – а взамен не дали даже обычного, нормального копья! В эфебии его учили обращаться с длинным копьём-дори. То были простые, строевые приёмы, но Акрион, возможно, справился бы и в единоборстве. Да только ему всучили дурацкий, неловкий трезубец с тяжким перевесом к острию. И бесполезный в бою с мечником кинжал. В довершение всего – чудовищно неудобная сеть, с которой вообще непонятно, что делать.

А вместо щита и шлема напялили грубый, толстый рукав, не защищавший ничего, кроме руки и мешавший согнуть эту самую руку в локте. И – верх издевательства – кусок бронзы, что прикрывал лишь плечо и шею, причём только с левой стороны.

В груди зародилось жжение. Как будто хотелось захохотать или разрыдаться, только сильней. Акрион глубоко вздохнул, сжимая древко трезубца. Дёрнул плечом, приноравливаясь к весу бронзового щитка. Ещё посмотрим, чья возьмёт. Я – царский сын и царь Эллады. Акрион Пелонид, герой Аполлона. Встань у меня на пути! Ну, давай! Встань, чтобы умереть!

Тем временем Меттей, видя, что все подопечные вооружены, занял место перед строем.

– Слушайте, бойцы! – крикнул он хриплым, словно бы заржавленным голосом. – Так вышло, что мой драгоценный кузен, консул Тарций в мудрости своей велел устроить вам первый бой сегодня. Вы можете думать, что не готовы. А я скажу: херня!!

Последнее слово Меттей выкрикнул так громко, что зазвенело в ушах. Обвёл взглядом лудиев. Лицо его было красным, злым.

– Херня это всё! – заорал он. – Вы никогда не будете готовы! Каждый раз, выходя на арену, будете думать, что не хотите умирать! И обсираться от ужаса, и звать маму. Так напомню вам, что вы дали клятву умереть за школу, и уже признали себя мертвецами!

Он замолк, нелепо мотая головой, будто кто-то невидимый дёргал его за нос. Лудии стояли понурившись, молча. Было слышно, как шумно сглатывает сосед Акриона. Не Спиро – тот стоял слева, не издавая ни звука, – а другой, с правого плеча.

– Нынче будете драться бок о бок, все одновременно, – продолжал Меттей, сбавив тон. – Дюжина вас, остолопов, против дюжины ланисты Фраксия Спурны. В начале боя каждый пусть найдёт себе противника и бьётся один на один. Поняли?

Лудии молчали. Кто-то в конце строя часто, с надрывом икал – как видно, от ужаса.

– Поняли, стало быть, – заключил Меттей. – И запомните две вещи, (непонятное слово), если не хотите, чтобы вас засекли насмерть после боя. Первое: не вздумайте, слышите, не вздумайте драться скопом, это против правил! Один на один. Здесь похороны, а не кабацкая свара.

«Один на один, – повторил про себя Акрион. – Ладно. Так даже лучше. Честный бой, сила против силы. Убью. Кто бы там ни оказался – убью. Другого выхода нет…»

Жжение в груди становилось всё сильней и нестерпимей. Хотелось двигаться, действовать. Драться.

– И второе, – Меттей прищурился, скривил,