Теперь у Монфора оставалось так мало людей, что все они могли разместиться за стенами замка. Лагерь франков опустел.

Наутро, погребенный недовольством легата, Амори хмуро объявил о том, что снимает осаду.

Он не увозил с собой из Тулузы почти ничего. Ни добычи, ни славы. Только ларец с прахом Симона.

Уходя, Амори зажег Нарбоннский замок.

* * *

Он уходил на восток, в Каркассон. Замок пылал за его спиной огромным факелом. Дым застилал прекрасный город Тулузу, так что если бы Амори обернулся, он не смог бы даже увидеть ее.

Но он не оборачивался.

* * *

Кости Симона погребли в каркассонском соборе Сен-Назар, после пышной церемонии, среди пурпура и золота, под торжественный звон колоколов и многоголосое пение.

Кардинал Бертран, словно позабыв все распри и разногласия, бывшие между ним и Симоном, объявил покойного графа святым мучеником за веру, а гибель его сопоставил с кончиной первомученика Стефана, побитого от гонителей камнями.

У Фалькона все не шел из головы тот разговор с Симоном, на могиле Гюи.

Симон – Петр – камень…

Мужество оставило Алису, она рыдала и билась на руках своих детей.

ноябрь 1218 года

Поздней осенью, когда франки отступали по всему Лангедоку и скорая победа над ними была очевидна, Рожьер выбрался в Пиренеи, к сестре.

Петронилла жила в Лурдском замке (где уж и вспоминать забыли о Ниньо Санчесе). Здесь было безопасней – склоны круче, стены выше и крепче.

О, оттуда, из-за стен, приходят к Петронилле все страхи и беды. Туда уходят от нее мужчины – враждовать, умирать.

Петронилла угостила брата молодым вином и мясом барашка. Показала ему псарню и конюшню, которыми гордилась. С таинственным видом, держа за руку, сводила в винный погреб. Добавила со смехом, что показала бы и прядильню, да боится, как бы рыцарь не соскучился.

И чем больше смотрел и слушал Рожьер, тем больше дивился он. Сестра жила в своем Лурде, словно в заколдованном замке. Бурное течение времени обходило ее стороной.

Все та же старая прялка у очага. Все та же чаша для умывания, глиняная, со щербинкой – надо же, до сих пор не разбила! И все тот же уродливый псарь поклонился Рожьеру, когда тот заглянул посмотреть щенков.

– Ну, – молвил, наконец, Рожьер, – маленькая моя Петронилла, все ли сокровища вы мне показали?

Она слегка покраснела и не ответила. Рожьер протянул руку, взял ее за остренький подбородок.

– Слыхал я, сестра, что нынешним годом вы были в тягости?

– Это правда, – отвечала она смущенно. – Господь послал мне, наконец, такую радость.

– Так вы родили своему Монфору дитя, как хотели?

– Дочку. Я показала бы вам, но она сейчас спит.

– Вы окрестили ее?

– Да.

– Не дождавшись ни отца, ни меня?

– Брат, – сказала Петронилла, – я боялась оставлять ее некрещеной так долго.

– Какое хоть имя вы ей дали?

Глядя Рожьеру в глаза, Петронилла ответила тихо:

– Алиса…

Рожьер прикрыл веки, прикусил губу.

Петронилла потянула его за рукав, виноватым голосом окликнула:

– Брат… Мессен…

Коротко размахнувшись, Рожьер точным ударом бьет в висок свою сестру, графиню Бигоррскую.

Без стона она валится на пол у его ног.

Рожьер поворачивается и выходит вон.

Он седлает коня, отталкивая взволнованную прислугу. Он выезжает за ворота. Горы расступаются перед ним и вновь смыкаются за его спиной.

У Петрониллы в ее заколдованном замке больше не будет брата.

* * *

Петронилла приходит в себя ночью. Ей холодно, ее трясет в ознобе. С ней случилось непоправимое горе, но она пока не может вспомнить – какое.

Луна ярко горит в черном небе, заливая задний двор.

Петронилла лежит на колючей подстилке из соломы. А рядом сидит безносый псарь и рассеянно водит рукой то по волосам своей графини, то по лохматому брюху проказливого молодого кобеля, от удовольствия пустившего слюни.

1996 – 2002