— Нельзя туда ездить, — твердил Ильич, — там сатанинские дела творились! Елагин-господин для того остров и купил, чтобы там, на отшибе, колдовать!

— Побойся Бога, Ильич, какой он колдун! — нарочно возразила Александра, хотя знала, что подобные слухи ходили, а дыма без огня не бывает. — Почтенный господин, действительный статский советник, обер-гофмейстер, академик, историей занимается, древние рукописи собирает, с французского переводит, театральными делами ведал — кажись, даже директором придворного театра был…

— Вот как раз тогда театральным директором и был! Это я помню — барин туда к нему ездить изволили. Так днем-то он — при дворе, знатный кавалер, а ночью-то колдовал! И на остров! Они там с итальянским мошенником золото в подвале варили!

— Вот оно что!

Теперь Александре стало ясно, о каких колдовских делах речь. Покойный муж немало успел рассказать о столичных похождениях пресловутого графа Калиостро.

Тогда супругу казалось, будто можно безнаказанно вызывать бестелесных духов, сильфов и ундин, давать им поручения, выспрашивать о великих тайнах. Нужды нет, что охотнику до потустороннего было почитай что полвека. Вся столица словно помешалась — куда ни глянь, с кем ни раскланяйся, либо масон, либо жаждущий вступить в ложу ради магических затей.

«Гишпанский полковник», как представлялся в свете господин Калиостро, имел рекомендательные письма к Ивану Перфильевичу Елагину. Его ждали и помогли нанять прекрасные апартаменты на Дворцовой набережной в доме генерал-поручика Миллера. Супруг, катаясь с Александрой, показывал ей тот дом, рассказывал, как был убран в восточном вкусе зал для магических опытов, со смехом упомянул о зеркалах, при помощи коих проделывались иные фокусы. Зеркала были обнаружены, когда граф Калиостро не на шутку разгневал государыню, и пришлось ему убираться впопыхах, оставив все декорации.

Александра была еще слишком молода, чтобы задавать серьезные вопросы о Калиостро. Он спрашивала мужа, точно ли графиня Калиостро была красавицей, и получила ответ: для пятидесятилетней дамы, каковой она представлялась, хвастаясь полученным от супруга эликсиром молодости, диво как хороша, а для тридцатилетней, ибо примерно столько ей было, — не слишком.

— А точно ли граф делал из железа серебро и золото?

— Точно, душенька, — с загадочной иронией в голосе отвечал супруг. — У Елагина в подвале нарочно огромное помещение для того приспособили, из Швеции какие-то старинные горшки привезли, кто только не ездил на алхимические опыты глядеть — сам Потемкин из того подвала днями не выходил…

Глядя на план столицы, Александра пыталась вспомнить, что еще успел рассказать супруг. Вроде бы обмолвился, что итальянец вытянул у Елагина немало денег — и по этой причине Василий Фомич сильно в египетской магии разочаровался. Кроме того, смешно надеяться, что мужчина в годах, успевший поездить по Европе и повоевать, может долго таращиться с восхищением на полноватого иностранца, выряженного в шелковые хламиды с красными иероглифами, с изумрудной перевязью, расшитой большими скарабеями, в каком-то невозможном тюрбане из золотой парчи, увитом в придачу живыми цветами, и при старинном рыцарском мече с крестообразной рукоятью. Этакая театральная роскошь была хороша для светских гостиных да для простаков, желающих видеть в итальянце Великого Копта.

В охлаждении господина Денисова к Калиостро сыграла история, когда один из секретарей Елагина, молодой человек, довольно образованный, однажды не выдержал и затеял ученый спор с итальянцем, уличая его в незнании простых вещей. Дело едва не дошло до драки.

Но вовсе не проказы Калиостро интересовали Александру. Ей нужно было побольше узнать про Елагин остров.

— Как же ты, Ильич, там от страха не помер? — спросила она. — Подвал какой-то, золото в котлах варили… Это под самым дворцом, что ли? Какой ужас! А кабы взорвалось?

— Нет, настолько-то ума у господина Елагина достало — не заводить сатанинскую поварню под домом, где живешь, — сказал старый лакей. — Он почище выдумал. Там на краю острова, на холме, поставил павильон, от дворца — не более четверти версты, а под павильоном-то и были те подвалы, где господа собирались, разряженные, как для придворного маскарада, немецкими монахами и бог весть кем еще. И ночью туда ходили гуськом, с факелами, как черти, прости господи…

— Матушка пресвятая Богородица! — вообразив себе процессию и невольно перекрестясь, воскликнула Александра. — И что же — ты с ними ходил?

— Да боже упаси, я только с барином покойным приезжал, он ведь сколько был жив — другого камердинера не желал: я за ним чуть не с пеленок ходил…

— Помню, Ильич, миленький, все помню…

— Так я в комнате оставался и в окошко видел. Как-то раз долго глядел — как они шли мимо старого дуба, там дуб был — сказывали, царя Петра помнил, как к павильону поднимались и обходили его посолонь… Глядел, крестился и молился… И теперь за баринову душеньку молюсь, не пошло бы ей во вред то колдование…

— Тут, значит, эта адская поварня была? — Александра показала пальцем на край острова.

— Тут, матушка, на самом на мысу. Диво, что в паводок этот подвал не затопило. А в ночи, когда собирались, на башне огонь горел.

— Как, там еще и башня?

— Из нее на звезды глядели, а потом в подземелье спускались. Я-то следил в окошко — когда в башне был свет, в павильоне — не было, стало быть, под ним все и делалось. Еще барин сказывал — своды низкие, только итальянцу впору, поэтому он и шишку на лбу как-то набил…

Александра внимательно посмотрела на карту. Запомнить расположение дворца и павильона было несложно.

— Убери это, Ильич, — сказала она. — Бог с ним, с Елагиным. Я к себе пойду, а ты вели, чтобы ко мне привели Мавреньку, мне надо с ней наедине потолковать, а потом, чуть погодя, пришли ко мне Фросю.

— Все сделаю, матушка-барыня.

В спальне Александра сняла кафтанчик, отстегнула шпагу и стала изучать, как она крепилась к поясу, насколько можно отпустить ремешки. За этим занятием ее и застала Мавруша.

— Звали, сударыня? — спросила она.

— Звала. Нерецкий попал в беду, надобно его выручать.

— Да как же?! — вскрикнула Мавруша. — Я всей душой, всем сердцем, жизни не пожалею!.. Что надобно сделать — приказывайте!..

— Стрелять вас, монастырок, поди, не обучали?

— Стрелять?..

— Понятно. Бегаешь ты быстро?

— Обыкновенно… бегаю… А как надо?..

— Темноты не боишься? Крови не боишься? Видела когда раны, хоть небольшие? Перевязывать доводилось?

От вопросов Мавруша совсем растерялась.

— Да для него я ничего не побоюсь… Ей-богу, не побоюсь!..

— Это похвально. А то мне без тебя не справиться. Я, сдается, знаю, где его держат. Сегодня хотели его отыскать, да нас на остров не пустили — увидели издали, что мужчины в лодке, и не велели причаливать. Но дам, богато одетых, сама видела, пустили. Так что завтра наряжаемся, как на придворный бал, и отправляемся на Елагин. Сейчас Фрося приготовит тебе мое муслиновое платье — то, бланжевого цвета с рукавами буф, где надо — ушьет, вырез сделает побольше. Вели Павле приготовить те туфли, в которых ты сможешь быстро ходить, с самым маленьким каблуком…