Очень высоко, в конце туннеля, сверкает свет, такой сильный, что я не могу смотреть на него.

— Ло-Ло, — шепчу я, а может быть, это я только думаю, а не шепчу, — что это за свет?

— Какой свет? — спрашивает Ло-Ло.

— Яркий свет.

— Дружок, ты лежишь в гробу в полной темноте с закрытыми глазами.

— Ты не видишь свет?

— Нет.

— И ангелов ты тоже не видишь?

АЛЬ-ХИЛЛА

1 сентября 2009 года

Когда тебя охватывает безумие, ты можешь найти спасение во многих вещах. Кто-то находит его в смехе. Кто-то совершает бегство в надежную гавань отрицания всего. А кто-то сует пальцы в уши и кричит как можно громче: ЛА-ЛА-ЛА-ЛА-ЛА-ЛА-ЛА-ЛА-ЛА-ЛА-ЛА-ЛА-ЛА-ЛА-ЛА-ЛА-ЛА! — чтобы в результате перекричать тех, кого не хочет слушать. Такими уж мы созданы. Во всяком случае, некоторые из нас. Я именно из этой породы людей. Я убегаю или прячусь от того, чего не хочу знать. Я внимательно смотрел на К. К., чтобы найти какой-то признак, что он пошутил. Но его лицо не менялось. Губы не дрожали от едва сдерживаемой улыбки. Глаза не щурились, предвещая взрыв веселья. Взгляд К. К. был совершенно спокоен. Он ждал, что его слова войдут в меня и взорвутся внутри моего сознания.

«Его имя Оуэх, и он прибыл из космоса».

Когда я был маленьким и стая кровожадных пираний, которая скрывалась под обманным названием «школьные друзья», издевалась надо мной в школьном дворе, обзывала меня бледнолицым и красноглазым и тыкала в меня презрительными взглядами и заточенными карандашами, я убегал от них к фру Ульриксен, доброй и приветливой учительнице домоводства, которая следила за порядком во время перемен. Под прикрытием внушительного поля притяжения и бюста фру Ульриксен я чувствовал себя защищенным от нападений стаи Pygocentrus piraya, которая впивалась в меня в надежде отхватить хотя бы кусочек. Много лет спустя, когда я, как обычно, в одиночестве поглощал свой ленч, я, листая газету, обнаружил статью о фру Ульриксен. Я помню, что застыл с куском хлеба в руке и полуоткрытым ртом. На протяжении пятнадцати лет над фру Ульриксен издевались ее коллеги-учителя. Теперь она обратилась в суд.

Методы ее коллег были, естественно, более утонченными, чем у моих школьных друзей, но результат тот же самый. Фру Ульриксен, как и я, чувствовала себя изгоем. Человеком, которому нет места в коллективе. Ее выживали молчанием, взглядами, повернутыми к ней спинами. Фру Ульриксен искала спасения в одиночестве переполненного школьного двора. С монументальной внешностью матроны она вышагивала по своему обычному маршруту — от фонтанчика с водой для питья к навесу от дождя и потом к фонарному столбу — и во время медленного прохождения спасала таких же несчастных, как я, от хищной злобы шайки. Мне никогда не приходило в голову, что она сама была жертвой. Я теперь всегда думаю о фру Ульриксен, когда что-то выглядит иначе, чем является на самом деле; когда я чувствую, что что-то остается недоговоренным, что-то прячется между строк.

«Его имя Оуэх, и он прибыл из космоса».

С самого первого момента, когда я бросил любопытный взгляд на Евангелие Люцифера, и на протяжении всей долгой и полной приключений охоты, чтобы найти решение загадки, я чувствовал присутствие чего-то, чего я не мог понять.

Чего-то вроде этого Оуэха…

В то же время объяснение К. К. было ударом под дых. Сродни диагнозу врача, установившего, что ты смертельно болен. Ты не можешь поверить, хочешь повернуть время вспять.

Оуэх прибыл из космоса.

Я подумал о фру Ульриксен. Она совершала свое бегство в школьный двор.

Мне бежать было некуда.

РИМ

май 1970 года

Они ехали вдоль обветшавшей стены длиной в несколько сот метров, только частично скрывавшей виноградную плантацию, которая когда-то в прошлом была частью поместья или монастыря, но теперь обрабатывалась лишь одним крестьянином, проживавшим поблизости. В некоторых местах стена обрушилась. Сорняки, мимоза и плющ росли на обочине рядом с монастырской стеной. Автомобиль поднимал облако пыли, которая опускалась на растительность вдоль покрытой щебнем проселочной дороги. На земле поодаль от дороги стоял брошенный трактор с прицепом. Над ним пролетела стая скворцов. «Скоро будет дождь», — подумал Джованни. Он повалился вперед, когда шофер притормозил, чтобы машина не попала в яму. Над стеной и между деревьями мелькала колокольня.

— Это, — сказал Великий Магистр, — монастырь Святой Девы Марии.

Джованни вспомнил оливковую рощу, в которой проработал несколько недель, когда был мальчишкой. Он до сих пор помнил все запахи: особый аромат спелых олив, сухой земли, листьев и насекомых. Тогда же он стал смотреть на старые деревья с большим уважением. Деревья, кора которых была покрыта трещинами веков, напомнили ему о бабушке с дедушкой. К семидесяти годам время превратило их лица в потрескавшиеся карты запустения. В тени под оливковыми деревьями молодой Джованни впервые задумался о течении времени. «Время, — пришло ему в голову в те дни, — совсем не прямая линия, вдоль которой бежит жизнь. Часовой механизм, — подумал Джованни, — не измеряет время, а разделяет его на маленькие кусочки и приводит их в порядок».

Они свернули во двор монастыря. Кованая решетка поддалась укусам времени. В середине двора высохший фонтан. Веселый херувим, который должен был заполнять фонтан водой, покрылся патиной из птичьего помета, мха и забвения. На долю секунды Джованни представил себе этот двор таким, каким тот был когда-то раньше. Он увидел идущих на вечернюю молитву монахов, воркующих голубей, струю воды в фонтане.

«Мерседес» остановился перед лестницей.

— Ну вот мы и прибыли, — сказал Великий Магистр.

Некоторое время все сидели неподвижно, словно были не в состоянии покинуть автомобиль.

— Идем?

Они вышли из машины и двинулись по территории заброшенного монастыря.

АЛЬ-ХИЛЛА

1 сентября 2009 года

— Оуэх?

Я попробовал произнести имя, как его произнес К. К.

К. К. посмотрел на меня взглядом, которым отец подбадривает своего растерявшегося сына. С искренним сочувствием.

Смириться с абсурдным — значит опрокинуть все, на что ты потратил жизнь. Никто из нас не берет в расчет непостижимое, неведомое.

— Оуэх из космоса?

Мой голос выдал мучившее меня сомнение.

К. К. подошел к кухонному столу и налил еще стакан воды. Ни слова не говоря, протянул его мне. Я жадно выпил.

— Ты, вероятно, думаешь, что я не понимаю твоего состояния? — сказал он. — Прекрасно понимаю.