Через два года после корпорации Genentech была основана компания Biogen — второе ведущее биотехнологическое предприятие. Но за эти два года произошли колоссальные изменения. Компания Biogen была создана не молодым предпринимателем, поначалу действовавшим в одиночку, а Кевином Лэндри и Дэниэлом Адамсом — двумя крупными инвесторами, представлявшими серьезные венчурные фирмы. Они начали не с тысячи долларов и рукопожатия, а с 750 тыс. долларов и пакета контрактов, позволивших собрать несравненную команду биотехнологов. Инвесторы обратились с предложениями к лучшим и способнейшим специалистам: вначале к Уолтеру Гилберту из Гарварда, а затем к Филлипу Шарпу из Массачусетского технологического института, Шарлю Вайсману из Цюрихского университета, Петеру Хансу Хофшнайдеру из мюнхенского Института биохимии Макса Планка и Кеннету Марри из Эдинбургского университета. После некоторых переговоров все они согласились работать на новое предприятие, а Гилберт даже возглавил научно-консультативный совет.

Вскоре из этих начинаний возникла отдельная отрасль. Биотехнологическая промышленность не только ввела в производство собственную новую продукцию, но и изменила всю фармацевтическую промышленность. В 1976 году большинству крупных фармацевтических компаний не хватало смелости и гибкости, чтобы самим организовать исследования, связанные с рекомбинантной ДНК, но, вкладывая в одни биотехнологические предприятия и покупая другие, они быстро вошли в курс дела.

Биотехнологические компании изменили и научное сообщество, особенно его отношение к коммерциализации науки. Американские ученые относились к участию в производстве отрицательно, в отличие от ученых из большинства европейских стран. Великий французский биолог Луи Пастер, заложивший в конце XIX века основы наших представлений о возбудителях инфекционных заболеваний, имел немало связей с производством. Он открыл биологические основы брожения, с помощью которого производят вино и пиво. Изобретенные им методы определения и уничтожения бактерий, заражающих гусениц тутового шелкопряда, вино и молоко, позволили спасти винную и молочную промышленность и внедрить пастеризацию молока, предотвращающую его заражение и порчу. Пастеру удалось впервые получить вакцину от бешенства, и Институт Пастера в Париже, учрежденный и названный в его честь еще при жизни ученого, получает немалую долю доходов от производства этой вакцины. Генри Дейл, английский ученый, сыгравший важную роль в открытии химических основ синаптической передачи, свободно перешел со своей должности в Кембриджском университете на работу в Физиологические исследовательские лаборатории Уэллкома, фармацевтическую компанию, а затем снова стал работать в научном учреждении — лондонском Национальном институте медицинских исследований.

В Америке дела обстояли иначе. Но Гилберт быстро понял, какие три условия могут заставить его и других биологов из университетской среды изменить отношение к совмещению научной работы и бизнеса. Во-первых, доказательства того, что компания сможет сделать что-то полезное. Во-вторых, гарантии того, что участие в работе компании не будет слишком сильно отвлекать их от фундаментальных научных исследований. И в-третьих, уверенность в том, что ничто не будет угрожать их научной независимости, которой так дорожат университетские профессора.

К 1980 году, когда компания Genentech наладила выпуск человеческого инсулина, первое условие (доказательство полезности) было выполнено. Все больше биологов налаживало связи с биотехнологической промышленностью. Совершив грехопадение, они с удивлением обнаружили, что им это нравится. Им нравилось, что наука позволяла получить ценные лекарственные препараты и что сами ученые могут преуспеть в финансовом отношении, принося пользу обществу — зарабатывая деньги на создании жизненно необходимых препаратов. До этого большинство университетских ученых старалось не связываться с промышленностью и презрительно относилось к коллегам, консультировавшим фармацевтические компании, но после 1980 года ситуация в корне изменилась. Более того, ученые поняли, что, приняв соответствующие меры, они могут ограничивать затрачиваемое время и сохранять независимость. Более того, большинство осознало, что они не только делятся своими знаниями, но и находят в процессе работы в промышленности новые пути научных исследований.

В результате университеты начали поощрять предпринимательскую деятельность своих сотрудников. Одним из первых такую политику стал проводить Колумбийский университет. В 1982 году Ричард Аксель и несколько его коллег разработали метод, позволяющий экспрессировать любой ген, в том числе человеческий, в клетке, выращиваемой в культуре. Поскольку Аксель был университетским сотрудником, Колумбийский университет запатентовал этот метод. Его сразу взяли на вооружение несколько ведущих фармацевтических компаний, которые начали производить с его помощью новые препараты, важные для медицины. За следующие двадцать лет (время действия патента) на одном этом патенте Колумбийский университет заработал пятьсот миллионов долларов. Эти средства позволили университету взять на работу новых сотрудников и вложить дополнительные деньги в научные исследования. Аксель и другие изобретатели тоже получили свою долю доходов.

Примерно в то же время в Англии Сезар Мильштейн из лаборатории Медицинского исследовательского совета в Кембридже изобрел способ получения моноклональных антител — высокоспециализированных молекул, связывающихся с определенными участками молекул белков. Этот способ тоже сразу оказался востребованным фармацевтической промышленностью и стал использоваться для получения новых препаратов. Но Медицинский исследовательский совет и Кембриджский университет продолжали мыслить по-старому. Они не запатентовали этот метод и лишились возможности получить по праву причитающиеся доходы, которые можно было бы использовать для финансирования важных исследований. Эти события не ускользнули от внимания других университетов, и в тех из них, где еще не было отделений, занимающихся интеллектуальной собственностью, стали организовывать такие отделения.

Вскоре большинство уважающих себя специалистов по молекулярной биологии вошло в состав консультативного совета какой-нибудь из новых биотехнологических компаний. На том раннем этапе компании занимались преимущественно гормональными и противовирусными препаратами, но к середине восьмидесятых предприниматели начали задумываться и о том, нельзя ли использовать для производства новых средств борьбы с неврологическими и психическими заболеваниями последние достижения нейробиологии. В 1985 году Ричард Аксель попросил меня выступить с докладом о болезни Альцгеймера на проходившем в Нью-Йорке заседании совета директоров израильской компании Biotechnology General, которую Аксель консультировал. В своем докладе я вкратце рассказал об этой болезни, подчеркнув, что в последнее время она приобретает характер эпидемии в связи с резким увеличением числа людей, которым перевалило за шестьдесят пять. Средство от этой болезни стало бы огромным достижением для здравоохранения.

Факты, которые я излагал, были вполне очевидны для нейробиологов, но не для рисковых инвесторов. После того заседания Фред Адлер, председатель совета директоров Biotechnology General, пригласил нас с Ричардом пообедать с ним на следующий день. За обедом он предложил основать новую биотехнологическую компанию, которая будет заниматься исключительно нервной системой и использовать достижения молекулярной биологии для борьбы с заболеваниями этой системы.