Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через несколько минут каждый мог увидеть, как братья Палеолог пересекли Новый мост, соединяющий остров Сите с правым берегом Сены. Они шагали бодро и уверенно, как люди, которые точно знают, куда идут.
Это случилось зимним морозным утром. В церкви Сент-Неот было холоднее, чем на улице, ни один луч солнца не пробился сквозь тучи, и сквозь окна южного нефа проникал лишь слабый, тусклый свет. Ричард Боден притоптывал и дул на руки, дыхание тут же застывало в холодном воздухе. Жена пыталась отговорить его от похода в церковь, и время от времени ему начинало казаться, что она была права. Но нет, просто такой холод любого заставит праздновать труса. Когда Боден открыл дверь на колокольню и взглянул на западное окно, он снова укрепился в своем решении. Они задумали дело, угодное Господу, и ничто не заставит их передумать.
Ему всегда было трудно вообразить, сколь древен этот витраж. А краски чисты и ярки — как новые, даже сегодня, в хмурый, пасмурный день. Казалось, он ничуть не старше, чем витражи Сотворения и Потопа, сияющие в другой стене церкви, а ведь даже им уже исполнилось полтораста лет. А витраж Суда, если верить местным легендам, еще старше, значит, намного более ценен.
Витраж состоял из двенадцати стекол: девять главных образовывали три панели, а три сверху — орнамент. Сюжеты их — вода и пламя, мертвые, восстающие из гробов, и грешники, которых черти уволакивают в ад, лестница из ада в рай и весы, на которых будет взвешена каждая душа, — были знакомы Бодену с раннего детства. Как часто смотрел он на них — с восторгом, с интересом, а порой и с сомнением. Война вычеркнула сомнения из его души. Те, кто уничтожает красоту и веру, не могут быть правы. Им необходимо помешать. Спасти сокровище, не медля ни минуты.
Наверное, они и так слишком долго ждали. Да ведь викарий из Сент-Остелла лишь недавно и весьма неохотно дал свое благословение. Теперь нельзя терять времени. Говорят, Ферфакс[38] уже взял Лонсестон, и даже страшно представить, что творят там его войска.
Тем не менее Воден отдавал себе отчет, что их план — почти что кощунство и может быть приведен в исполнение лишь под угрозой другого, еще более страшного кощунства. Он закрыл глаза и зашептал молитву, прося Господа простить его. Скоро, совсем скоро, явится церковный могильщик, и они начнут разбирать витраж, вынимать стекло за стеклом, заворачивать в несколько слоев мешковины, а потом отнесут в телегу, где уже готов ящик с соломой, чтобы перевезти реликвию в Ландульф. Боден попросил у Господа не только прощения, но и помощи: «Боже, пусть все пройдет как надо».
Открыв глаза, он осмотрел стекло за стеклом, прощаясь с ними, пока они все еще на своих местах. Глупо верить, что он доживет до восстановления витража. Хотя надежды терять нельзя — надежды светлой и хрупкой, как эти стекла. Потом Боден в который раз задумался о странной загадке витража, изумрудно-зеленых, с золотом, буквах, по одной на каждом стекле. Что же они значат? Неужели это и впрямь какое-то послание? Буквы греческие, значит, надпись на языке, которого здесь не знает никто. Люди верили, что буквы эти обозначают что-то неслыханное и необычайно важное, но даже если и так, для человека его времени и знаний прочесть их не представлялось возможным. Боден слышал о предположении викария, что буквы и картины вместе составляют некий ребус — загадку, которую пока никто не смог разрешить. Викарий, несомненно, близок к истине, а вот насколько, возможно, навсегда останется тайной. В любом случае отгадка найдется, только если они спасут чудесный витраж. И Боден твердо решил сделать все, что в его силах.
Заскрипела дверь, возвратив Бодена к делам насущным. Он отступил в неф, а дверь тем временем приоткрылась ровно настолько, чтобы могильщик смог протиснуться в нее боком. Глаза их встретились.
— Metten daa tha whye[39].
Могильщик, даже если он был так стар, как уверял, и участвовал в сражениях с Испанской армадой, все-таки не мог жить в те времена, когда корнуэльский язык был распространен здесь повсеместно. Он поздоровался на нем лишь для того, чтобы подчеркнуть важность и секретность встречи. В правой руке могильщик держал кожаную суму с инструментами. Он затворил за собой дверь.
— Доброго вам утра, мастер Дэйви, — поздоровался и Боден.
Могильщик прошел мимо него, опустил мешок на пол, посмотрел на витраж Суда и склонил голову.
— Agon Taze пуе, eze en Neve, — пробормотал он. — Benegas bo tha Hanow.
Боден узнал слова молитвы «Отче наш» на корнуэльском и тоже склонил голову.
Помолившись, Дэйви достал из стоявшего тут же шкафа лестницу и прислонил ее к стене возле окна. Потом повернулся и торжественно посмотрел на Бодена.
Джон Дэйви был скрытным человеком. Они с Боденом принадлежали к разным поколениям и мыслили совершенно по-разному. Дэйви так редко высказывал свои взгляды, что начинало казаться, будто у него их и вовсе нет. Но Боден-то знал, что это не так. Когда тревога за витражи стала слишком сильной, он в полной мере оценил могильщика. С ним трудно было разговаривать, но на него можно было положиться. Если Дэйви во что-то верил, он верил в это до конца. Если решил что-то сделать, делал, несмотря ни на что. Боден твердо знал: лучшего помощника в том, что он задумал, не найти. И более подходящего тоже — человек, который всю жизнь хоронил своих братьев, сможет схоронить и витраж Суда.
— Вы связались с Мэндреллом? — осведомился Дэйви, переходя на английский.
— Да, — ответил Боден. — Он поскачет навстречу и встретит нас на дороге.
— Вы ему доверяете?
— Я доверил бы ему даже собственную жизнь.
— Именно это вы и делаете.
— Знаю.
— И мою заодно.
— Знаю и это.
— А выхода другого нет.
— Нет.
— Тогда начнем?
— Да. — Боден посмотрел на прекрасный витраж. — Начнем.
В романе описываются реально существующие места и приводится их настоящая история. Зачем в 1233 году Ричард Корнуоллский решил выстроить бесполезный в военном значении замок Тинтагель, остается загадкой и по сей день. Точно так же историки не могут объяснить отсутствие витража с изображением Страшного суда в церкви Сент-Неот. Теодор Палеолог действительно был похоронен в церкви Ландульфа в 1636 году, но его происхождение от императоров Византии, несмотря на мемориальную табличку, до сих пор не доказано. Специалисты по генеалогии проследили историю потомков Теодора до его правнучки, Годскалл, рожденной в Степни в 1693 году, но не далее…