Аргентинское танго! Танец успешных и уверенных в себе людей, которые могут свободно насладиться его внутренней драмой. Стиль жизни и стиль риска. Самовыражение, игра, импровизация. Танго – это жизнь в миниатюре.

– Ты готова, вступая в мир танго, открыть новые грани своей души? – обронил я не праздный вопрос.

– С тобой – да!

Под рыдающие аккорды пружинистым шагом мы вышли в центр зала. Часть публики, успевшая насытиться едой и выпивкой, заинтересовалась: «Что это за выскочки?»

Решительное и страстное объятие дамы – начало успеха. Мария тут же настроилась на мой ритм, но еще не прониклась моей страстью. Но я почувствовал, что в танце, как и в сексе, она не новичок. И это лишь возбудило.

– Сейчас покажу тебе, чертовка, что такое русский Ваня в аргентинском танго!

Она не успела ответить, потому что я «предложил» ей сделать совместный хиро (то есть поворот) и тут же – энроске. Она крутанулась у меня, как штопор, ушедший в бутылку с заветным вином.

Как гарцующую лошадку я повел Марию по кругу, неожиданно увлек в центр зала. Ритм нарастал. Со страстью освободившейся мусульманки Мария полумесяцем изгибалась на моей руке, потом – на моем колене, ее распущенные волосы тяжелой волной летали над полом.

На площадке появилась еще одна пара. В вихре танца я сумел заметить, что кавалер был смугл, явно испанского происхождения, а его дама – блондинка, худосочная и белесая, как моль, вероятно, из прохладной Скандинавии. У Тореадора был особый стиль: он отпускал, как бы вырывающуюся Моль, она возбужденно крутилась, будто чуяла запах шерсти. «Заскучав», Тореадор настигал партнершу с решимостью покончить с ней, как с быком на корриде, но, кроме вялого хиро и семенящего мулинете (то есть кругового танцевального движения вокруг партнера), у них ничего завораживающего не получалось.

Салида круссада. Очо назад и очо вперед. Сэндвич. Очо кортадо. Это вытворяли мы. Успех порождает успех…

Наши соперники выдохлись, и, как только мелодия несравненного Фирпо стала стихать, Тореадор, уловив момент, припал на колено перед партнершей, затем гордым гусем увел ее за столик.

Но наше состязание с Марией отнюдь не завершилось.

– Маэстро! – окликнул я солиста. – Non finite! Secondo, double, bis, bis!

Он изогнулся в почтении, и грянуло танго весельчака Тантури. Больше никто не претендовал сразиться с нами. Публика, кто за столами, а кто уже и стоя, аплодировала в такт нашему танго, испытывая вместе с нами ни с чем не сравнимый эмоциональный всплеск. Подъем без спада. Только вперед! Зажигая и поджигая, разя наповал. Русская бесшабашность и украинский задор.

Нам аплодировали огурцеголовые немцы, толстые американцы, прохладнокровные норвеги, каменнолицые голландцы, пучеглазые французы, спесивые поляки, крепкозубые швейцарцы, законопослушные китайцы и, конечно, наши, ни на кого не похожие соотечественники, которые, как дети, радовались любому неординарному событию.

– Знаешь, что такое танго? – на мгновение прижав Марию, спросил я. – Это – вертикальное выражение горизонтального желания! Танец сублимирует все эротические фантазии и желания.

– Для меня ты уже конченый мужчина, – двусмысленно ответила Мария на мои изыски.

Бурные аплодисменты заглушили финальные аккорды нашего танго.

Я джентльменисто повел даму к нашему столику, но на пути из восторгающейся публики материализовался Стецько. Он, кажется, предъявлял на Марию серьезные права. И, как многие представители Западной Украины, был лишен не только чувства юмора, но и способности к ситуативной импровизации. Попросту говоря, «не въезжал».

– Нащо ты танцювала с цим москалём? – спросил он.

Мне стало смешно.

– Мария, где ты нашла этого рогуля??

Стецько недоуменно уставился на меня. Слово «рогуль» или попросту «рог» во Львове и на «Западенщине» обозначало одно: тупое, примитивное создание в человеческом облике. Попросту говоря, быдло.

Пока он соображал, что ответить и на каком языке, Мария устало произнесла:

– Стецько, не надо с ним драться. Он тебя убьет.

И этот произнесенный Марией на неродном языке совет так потряс парубка, что он не нашелся что ответить.

Я оставил их и прошел к нашему столику.

Лао вальяжно похлопал в ладоши. Паттайя изображала скучающий вид.

– Невеста, ты ревнива, как испанская грандесса.

– Можешь дальше идти плясать со своей хохлухой.

– Я буду танцевать только с тобой! Ты – огненный танец живота, а я – шейк дикого лезгина.

Тут грянул бредовый рэп, застоявшаяся публика хлынула в центр зала. Светомузыка добавила жару. Начался, что называется, балдеж.

– Отдышись, – позволила мне невеста. – Попей шампанского…

Официант предупредил наше желание, в фужерах запенилось.

Лао выпил вместе с нами.

– Почему молодежь не танцует? – отеческим тоном спросил он нас.

«Дистанцируешься возрастом, старый паук!» – подумал я, а вслух сказал:

– Еще не время.

Ресторан, как в коктейле, смешал гостей в диком танце. Это был еще не вихрь, не ураган, это было пока лишь «землетрясение». Танцующие прыгали, скакали, извивались, тряслись, кривлялись: каждый на свой манер, темперамент, возраст. Толстые танцевали со спесивыми, огурцеголовые с каменнолицыми, прохладнокровные с пучеглазыми, крепкозубые с законопослушными. Ну а наши, ни на кого не похожие соотечественники, конечно, с евреями.

– Я приглашаю тебя на танец «Преклонение перед божеством»! – прокричал я Паттайе. – Я буду стоять на коленях, а ты будешь воплощать Царицу Южной Ночи.

Патка милостиво кивнула, и я не успел моргнуть, как она уже выпорхнула из-за столика. Я полетел вслед за ней, прямо в центр танцующего безумства. Пришлось встать на колени. Впрочем, только на одно, как перед военным флагом. Чтобы занять чем-то руки, я стал аплодировать в такт музыке. Паттайя закружилась вокруг меня в кавказском танце, потом эта лезгинка ей прискучила, и она плавно перешла на индийский танец живота, впрочем, он тоже не пошел ей – из-за отсутствия оного. И наконец она вошла в ритм, который сочетал все сразу: восточную сказку, энергию heavy metal, огонь дикого танца джунглей. Патка властно подняла меня с земли, я тут же влился в ее ритм, пытаясь зеркально отразить ее движения, но убедился, что это невозможно, и изобрел свой жестокий мужской рисунок танца. Ее руки извивались, как змейки, казалось, под ней был лед, так стремительны и невесомы были ее вращения… Описывать искусство танца – пустое занятие. Нет таких слов, чтобы выразить его гармонию. Можно лишь поделиться испытанными чувствами. И вот ими я был переполнен…

Между тем события в зале развивались все веселее и стремительнее. Группа инициативных танцоров, среди которых преобладали наши соотечественники, надумали перенести рождественскую елку в центр зала. Видно, остро нахлынули воспоминания времен детского сада. Общими усилиями, под гиканье, смех и свист сверкающее пятиметровое сооружение передвинули на новое место…