– Наверное, да, – пожал Николай плечами. – Скажи, а ты… Ты тоже жалеешь о том, что убил Ирину Листопад?

– Ох, какие же вы все-таки неугомонные, – зло улыбнулся Крест, – Я уже раз двадцать сказал, что этой темы никто касаться не должен. Нет, пацан. Я ни о чем никогда не жалею. И упреждая твой следующий идиотский вопрос, я тебе скажу, еще одну вещ. Я никого никогда не любил. Я – Людоед. Все, пошли к луноходу. Пора уходить.

– Но…

– Без всяких но! – рявкнул Илья, – Я сказал, хватит. Не знаю кто и что тебе наплел, но я, черт возьми, Людоед! Ни о чем не жалею и никого не люблю! Или ты заткнись уже или посоли себя сам! Эй, Варяг, пошли уже! Скоро рассвет! До светла лучше покинуть городскую черту!

Все бросили прощальный взгляд на свежий холмик могилы отца и дочери и направились в сторону гаражей. Пси-волк еще какое-то время слушал далекие звуки, уже недосягаемые для слуха людей, а затем, когда Нордика позвала его коротким свистом, бросился их догонять.

Николай шел медленно. Он чувствовал страшное и болезненное прозрение. Он окончательно и бесповоротно понял, что он безумно любит Рану. Любит так, как мужчина может любить женщину. И он ее убил. Как Ахиллес Пентиселею. И ничего не исправить. Лишь надеяться на ее прикосновения и объятия можно только во снах, если она еще придет к нему… Или… Достигнув смерти, если после нее что-то есть… Это было настолько больно, что Николай с трудом передвигал ноги.

* * *

– Может с нами? – спросил Варяг у стоявшей позади открытой аппарели Нордики.

– Нет, мальчики. Спасибо за приглашение. – Улыбнулась она, – Но мне за стариками, что меня приютили, ухаживать надо. Да и места тут для песика моего мало. К тому же, Илья не позволит присоединиться к вашей группе женщине.

– Точно, – кивнул стоявший рядом с ней Крест.

– Почему это? – Яхонтов посмотрел на Людоеда.

– Он считает, что женщина в мужском коллективе, сделает этот коллектив недееспособным и создаст конфликтную ситуацию.

– Точно, – повторил Людоед.

– Так что прощайте. Удачи вам и счастливой дороги. – Она махнула им рукой, и они вместе с Ильей отошли от машины.

– Зачем тебе ехать? – тихо спросила она, пристально глядя ему в глаза.

– Чтобы твоим детям было, где жить.

– У меня нет детей.

– Но они будут, – он улыбнулся.

– Откуда им взяться, если ты погибнешь? – с дрожью в голосе проговорила Нордика.

– Не надо так. Перестань, – вздохнул Илья.

– Ах. Ну да. У тебя же вместо сердца обогащенный плутоний. – Она горько усмехнулась. – Ладно, не обо мне речь сейчас, а о тебе. Ты разве не понимаешь, что можешь погибнуть?

– Наташа, я могу погибнуть постоянно. Я мог погибнуть в лодке, в метро, в городе и когда сунулся к амазонкам, чтоб ребят спасти. Но я не погибну. Для меня нет смерти. Я отрубил своей смерти голову, ты разве не помнишь?

Она положила руки ему на плечи и еще пристальней посмотрела ему в глаза.

– Почему, Илья. Почему ты такой? Ну, сними ты маску. Я же чувствую что ты другой. Хороший. Я чувствую тебя. Даже если ты не останешься. То хотя бы покажи мне себя настоящего. Мы ведь больше не увидимся!

– Ты ошибаешься. Я таков, каков я есть…

– Нет. Нет! Женское сердце не обманешь! Ну, есть у тебя чувства! Я знаю!

– Я убил миллионы людей. Я убил ее. Какие могут быть чувства. – Монотонно проговорил он и вдруг, на его левой щеке заблестела бегущая к усам одинокая слезинка. Он схватил ее рукой за горло и сильно сжал пальцы, – Не делай так больше, – зло сказал Людоед и, слегка оттолкнув ее, направился к луноходу. – Прощай, – крикнул он не оборачиваясь.

Аппарель закрылась за ним и, Нордика вздохнув, тихо произнесла:

– Ненавижу тебя. – Затем она перекрестила отъезжающую машину, – Храни вас Бог.

Она пошла прочь поправляя висящий на плече пулемет и свистом подозвав гуляющего в стороне пси-волка.

Сквернослов занял место Макарова. Юрий вел луноход и иногда бросал ему короткие фразы, объясняя как управлять машиной. Они уже давно покинули столицу и двигались по какой-то просеке среди зарослей мертвого подмосковного леса. Варяг как обычно наблюдал в перископ.

– На следующем привале надо Андрея помянуть, – вздохнул он. – У меня есть кое-что.

– У меня тоже, – устало произнес Людоед, устало глядя в потолок и скрестив руки на груди.

– Хотел бы я знать что. – Хмыкнул Варяг. – Ты, наверное, пьешь только серную кислоту.

– Ой, ну пошил. Остроумный.

Николай пристально смотрел на Людоеда, пытаясь понять, что вообще это за человек. Он был жесток и циничен. Он презирал всех вокруг и источал постоянную угрозу. Но когда это приводило к какому-то пику, грозившему перерасти в серьезный конфликт, он менял линию поведения, разряжал обстановку и при этом все равно оставался победителем. Достаточно было вспомнить момент, когда он вдруг первым вызвался помочь похоронить Андрея и Ульяну. Определенно Крест был умный человек. И его внутренний мир был куда глубже, чем его показная нарочитая звериная злость, обволакивающая его как этот черный мундир.

– Чего смотришь, блаженный? – равнодушным голосом спросил Илья у Николая.

– Какой?

– Блаженный.

– Что это значит?

Людоед лениво покрутил пальцем у виска.

– Это значит такой, – ухмыльнулся он.

– Почему это? – нахмурился Васнецов.

– Да ладно. Шучу.

– Слушай. Может, стоило Нордику с собой взять? – осторожно спросил Николай.

Крест взглянул на него, наклонившись и упершись локтями в колени.

– Что, понравилась?

– Да нет. Ты не думай… Я же понимаю… Между вами что-то есть… – сконфуженно начал оправдываться Васнецов.

– Ничего нет. – Мотнул головой Крест, оборвав его на полуслове.

– Но как же. Я же видел. Когда вы прощались…

– Просто она меня любит. Хотя в слух об этом не говорит. Бедняжка, – Крест вздохнул, покачав головой. – А женщина в группе, это очевидная предтеча дисбаланса среди нас. Знаешь, почему у моряков издревле считалось, что женщина на корабле к несчастью? Вот по той же причине.

– Любит, говоришь? За что интересно, – хихикнул Яхонтов.

– А все очень просто, Варяг. Я сволочь. А сволочей бабы любят. Вот ты, Коля, хороший, добрый парень. Вот тебя бабы никогда любить не будут.

– Почему это? Что же мне, в сволочь превратиться? – удивленно спросил Николай.

– Нет. Ни в коем случае. Любовь того не стоит, чтобы убить в себе себя и стать мутантом. – Он снова облокотился на стенку и уставился в потолок. – Есть два типа мужчин. Один тип, это донжуаны, ловеласы, Казановы и прочие бабские угодники и охотники за плотью. А есть романтики и поэты. Не в смысле, что они обязательно стихи сочиняют. А, по сути, их души. Первым нужны победы. Нужны женщины у их ног, готовые отдаться им по одному зову инстинкта и похоти. Им нужно удовольствие и грех. Вторым не нужно от женщин ничего. Им нужна одна. И от этой одной им нужна ее чистота, доброта, улыбка и искренность. Робкое прикосновение руки. У таких мужчин душа живет в сердце. А у других… Наверное в штанах. – Он засмеялся. – Хотя сейчас все по-другому. Сейчас все честней. Как и положено быть в первобытном мире.