Он посветил впереди них фонариком:

— Видите?

— Ничего не вижу.

— Потому что там ничего нету.

Урсула присмотрелась внимательнее. Воронка… огромная… бездонная пропасть.

— Глубина — метров десять, — сказал мистер Буллок. — А вы идете и не смотрите. — Он ее проводил до опорного пункта. — Это все от усталости, — сказал он.

Всю дорогу он вел ее под руку, и Урсула ощущала мощь его мускулов.

В зале она рухнула на раскладушку и не столько уснула, сколько отключилась. В шесть утра прозвучал отбой воздушной тревоги, и она открыла глаза. Ей казалось, прошло не три часа, а много дней.

Рядом, заваривая чай, хлопотал мистер Палмер. Урсула без труда представила его в домашней обстановке: в халате и шлепанцах, с трубкой, за чтением газеты. Здесь он выглядел как-то нелепо.

— Держите, милая. — Он протянул ей кружку. — Ступайте-ка домой, — сказал он, — дождь перестал.

Как будто измучил ее дождь, а не люфтваффе.

Вместо того чтобы сразу отправиться домой, Урсула вернулась к развалинам посмотреть, как продвигаются спасательные работы. В утреннем свете здесь все выглядело иначе, и только общие очертания горы казались ей смутно знакомыми. Что-то они ей напомнили, но что именно — она, хоть убей, не могла сообразить.

Это была сцена чудовищного опустошения. Почти вся улица оказалась стертой с лица земли, но курган, все тот же курган, кишел безостановочной деятельностью, как муравейник. Сюжет для художника-баталиста, подумала Урсула. Название напрашивалось само собой: «Раскопки». Беа Шоукросс училась в художественной школе и окончила ее как раз перед войной. Появилось у нее желание запечатлеть войну или же закрыть на нее глаза, Урсула не знала.

С большой осторожностью она стала подниматься. Один из спасателей протянул ей руку. Сейчас на этот объект заступила другая смена, однако и предыдущая, судя по всему, не расходилась. Урсуле это было понятно. Трудно оставить место бедствия, уже ставшее «твоим».

Вдруг у кратера вулкана все забурлило, как будто щепетильные ночные труды принесли какой-то результат. Из узкого ствола вытаскивали (без всякой щепетильности) женщину, обвязанную под мышками веревкой. А вытащив, стали передавать с рук на руки вниз, к подножью.

Женщина, вся черная от грязи, то и дело теряла сознание. Искалеченная, но живая, хотя и на грани.

Урсула тоже начала спускаться. Внизу лежал накрытый труп, за которым должен был приехать фургон из морга. Отогнув край простыни, Урсула опознала вчерашнее призрачно-бледное лицо. При свете дня сомнений не осталось: это был мистер Макколл из дома номер десять.

— Ну, здравствуйте, — сказала Урсула, как давнему знакомому.

Мисс Вулф определенно приказала бы ей заполнить на него бирку, но Урсула обнаружила, что потеряла блокнот и писать ей не на чем. Порывшись в карманах, она нашарила тюбик губной помады. «А куда денешься», — послышался ей голос Сильви. Урсула потянулась сделать запись на лбу мистера Макколла, но это было бы как-то недостойно («Более недостойно, чем смерть?» — спросила себя Урсула), а потому она выпростала его руку, поплевала на свой носовой платок и, как ребенку, оттерла от грязи небольшой участок кожи. Губной помадой она написала у него на руке имя, фамилию и адрес. Кроваво-красный цвет вполне сгодился для этой цели.

— Что ж, прощайте, — сказала она. — Больше мы, наверное, не встретимся.

Обходя предательскую ночную воронку, Урсула заметила мисс Вулф, которая сидела, как в конторе, за извлеченным из руин обеденным столом, инструктируя пострадавших: где подкрепиться и передохнуть, как получить карточки на одежду и продукты и так далее. У нее по-прежнему был бодрый вид, хотя оставалось только гадать, когда она в последний раз спала. У этой женщины, вне сомнения, была железная воля. Урсула прикипела душой к миссис Вулф, — пожалуй, ни к кому она не испытывала такого уважения, разве что к Хью.

Очередь, выстроившаяся к столу, состояла из тех людей, которые выбирались из большого убежища, жмурясь от дневного света, подобно ночным существам, и обнаруживали, что лишились крова. Это убежище, по мнению Урсулы, оказалось не в том месте, не на той улице. Лишь через несколько мгновений она, перенастроив мозги, поняла, что всю ночь видела себя будто бы на другой улице.

— Ту женщину подняли, — сообщила она мисс Вулф.

— Жива?

— Более или менее.

Добравшись наконец-то до Филлимор-Гарденз, Урсула застала Милли уже на ногах и полностью одетой.

— «День прошел карашо?»{142} — спросила Милли. — У меня тут чай есть. — Она вылила остатки чая в чашку и протянула Урсуле.

— Как тебе сказать. — Чай оказался чуть теплым; Урсула пожала плечами. — Довольно паршиво. Это точное время? Мне уже на работу пора.

На другой день она, к своему удивлению, обнаружила сводку мисс Вулф, написанную четким почерком старшей медсестры. Подчас в желто-оранжевую папку мистическим образом попадали самые разнородные сведения, и Урсула не могла понять, почему все это стекается к ней на стол.

«05.00. Промежуточное донесение о потерях. Отчет о текущем положении. Пострадавших: 55, все госпитализированы; убитых: 30, в т. ч. 3 неопознанных. Полностью разрушено жилых домов: 7. Остались без крова: около 120 чел. Задействовано: пожарных бригад — 2, машин „скорой помощи“ — 2, тяжелых спасательных отрядов — 2, легких спасательных отрядов — 2, поисковая собака — 1, в данный момент на объекте. Работы продолжаются».

Никаких собак Урсула не припоминала. В ту ночь по городу было множество подобных случаев. Взяв толстую пачку донесений, она сказала:

— Мисс Фосетт, это на регистрацию.

Урсула еле дождалась одиннадцати часов, когда по кабинетам начали развозить чай и легкий завтрак.

Обедать решили на открытой веранде. Картофельный салат с яйцом, редис, латук, помидоры, даже огурец.

— Все продукты — дело прекрасных рук нашей мамы, — сказала Памела.

Давно Урсула не ела такой вкусноты.

— А на десерт, по-моему, будет шарлотка с яблоками, — сообщила Памела.

Сейчас за столом никого, кроме них, не было. Сильви пошла открывать кому-то дверь, а Хью еще не вернулся с поля на другом конце деревни, где, по слухам, лежала неразорвавшаяся бомба.

— Любопытство не порок, но большое свинство, — сказала в никуда Сильви, а потом Урсуле: — Мы его ждать не будем.

Мальчики тоже обедали под открытым небом: растянувшись на лужайке, поглощали жаркое из бизона и суккоташ{143} (в действительности — тушеную говядину и яйца вкрутую). Утром они расставили старый, попахивающий плесенью вигвам, откопанный в сарае, и с упоением играли в ковбоев и индейцев вплоть до прибытия полевой кухни (то есть Бриджет с подносом).