Только сели, на передышку дали двадцать минут, пока готовились самолеты. Теперь идем на русский аэродром, тот самый, что атаковали несколько дней назад. Два звена истребителей бомбардировщиков при поддержке такого же количества самолетов расчистки. На часах семь утра. День выдался насыщенным. Погода опять испортилась, началась летняя гроза, будет ни так душно, иначе к середине дня весь покрываешься потом, и дышать нечем, но видимость опять ухудшена. Лететь в дождь можно только смотря на тридцать пять – сорок пять градусов в сторону как на разбеге или посадке, лобовое стекло все залито.

Наши вернулись все, командиры звеньев в воздушном бою сбили по одному русскому, я разбомбил одномоторный самолет на стоянке. Расчистка подбила еще одного «ивана», но четыре истребителя не вернулись, надеемся, что пилоты живы и доберутся в часть. Мой самолет без повреждений с начала операции. Надо совершить какой-нибудь шаманский обряд, чтобы не сглазить!

В 5.15 утра в первый раз двумя бомбардировочными звеньями, подвесив по одной двухсот пятидесяти килограммовой бомбе, летим уничтожить танки, обнаруженные в окрестностях Бельцы. С рассветом русские силами механизированного корпуса атаковали части 11-й армии, пытаясь танками сбросить пехоту в Прут.

В воздухе утренняя дымка, прошли реку, перестроились в колонну по одному. Когда я начинал пологое пикирование на русский танк, остальные «Эмили» уже выходили из атаки. Над нами звено расчистки вело бой с «иванами». Я снизился буквально до нескольких метров, уверенный, что уложил бомбу точно в железного монстра. В следующую секунду «Даймлер-Бенц» завизжал как резаная свинья, выйдя на обороты раскрутки. Металлические лопасти винта вылетели из разрушенной втулки, разлетевшись в разные стороны. Благодаря скорости я смог набрать несколько десятков метров высоты, перекрыл подачу топлива и плюхнулся на фюзеляж в нескольких сотнях метров за атакованными танками на склон небольшого холма или большого кургана. Посадка вышла на удивление удачной, но это не спасало. Я так и остался сидеть в кабине, а ко мне уже бежали русские пехотинцы. Разбив фонарь, они выволокли меня из «Эмиля», что-то крича и ругаясь, и начали хаотично избивать. От удара прикладом по голове я потерял сознание.

Я очнулся в какой-то избе оттого, что меня усиленно поливали из ведра нехолодной и вонючей водой. Голова страшно болела, каждое движение вызывало тягучую дурманящую боль, она пересиливала ломоту от побоев во всем теле. В избе находилось несколько военных. Один из них пытался говорить со мной на-немецком. Или он плохо говорил с сильным акцентом, или я утратил способность связно понимать, но мне слышались лишь отдельные исковерканные слова. Видимо, ничего не добившись, офицеры в избе дали команду двум красноармейцем и те, схватив меня под руки, бросили в какой-то сарай. Я вновь провалился в темноту. Часов при мне не было, да и воспользоваться ими я все равно бы не догадался, находясь в полуобморочном состоянии. Через какое-то время я стал приходить в себя. Меня опять потащили на допрос. Их переводчик действительно говорил плохо, но им все же удалось добиться от меня номер части и аэродром базирования. Я вновь очутился в сарае на неопределенное время.

Меня вызвали в третий раз, теперь я мог идти сам, боль стала утихать, но самочувствие было мерзким, как после крепкого перепоя. Допрашивали все те же военные, среди них появился новый, в форме танкиста. Меня посадили в машину и в сопровождении нескольких человек и переводчика куда-то повезли. Мы ехали недолго. Еще издали в поле я увидел торчащий из земли хвост Мессершмитта, это был самолет моей группы, но не мой. Когда подъехали ближе, я узнал «Эмиль» Отто. Самолет был сбит в воздушном бою или зенитным огнем и врезался в землю носом, оставив небольшую воронку. В кабине находился изуродованный труп моего ведущего, череп был разбит об козырек кабины, изо рта вытекала уже застывшая струйка крови. Оказывается он погиб в тот же роковой для меня вылет. Я опознал своего товарища и подтвердил, что мы служили в одной эскадре. Мы вернулись назад и меня передали танкисту.

Что будет со мной, попытался я заговорить с переводчиком. Тот зло усмехнулся.

– Гитлер капут! Расстреляют у того самого, подбитого тобой, танка.

Меня довели до передовой. Как токовых окопов у русских здесь не было, все говорило о том, что их позиции временные и только бездействие вермахта, как и их собственное, держит шаткий паритет на этих холмистых равнинах Бессарабии. Меня ткнули дулом в спину, дав понять, что надо идти вперед. Со мной, пригибаясь, с оружием на перевес шел тот самый танкист и еще один боец. Впереди на склоне холма показался мой самолет. Он лежал на «животе» в том самом месте, где остановился после вынужденной посадки. Мы прошли его метрах в пятидесяти, красноармеец плюнул в сторону «Эмиля», выстрелив в самолет. Мы продолжили путь по нейтральной территории, далее стояло несколько поврежденных танков, среди которых находился один, удачно пораженный моей бомбой. Танк не был разворочен и казался почти целым, скорее всего – был поврежден двигатель, ударной волной порвало трак. Что произошло с экипажем, остался жив, или погиб в танке?

Мы дошли до подбитой машины, в то место, где захлебнулась атака русских, в нескольких сотнях метрах дальше были окопавшиеся румынские или немецкие части. Нас заметили, возможно, привлек выстрел по самолету или просто хорошо сработали наблюдатели. На мне была немецкая форма, достаточно изодранная, но еще узнаваемая. Неожиданно по нам застрочил пулемет, это был хорошо узнаваемый лязг МГ-34. Красноармейцы упали на землю, танкист был ранен, я бросился под днище танка, рассчитывая укрыться и от огня своих и от пули русских. Те замешкались, растерявшись, что делать в первую очередь. найти и застрелить меня, или тащить к своим раненого товарища. Их замешательство не могло длиться вечно, я попытался отползти как можно дальше, под второй танк, но враг, наверняка, и из положения лежа, в конце концов, сделал бы свое дело. В следующую минуту стрельба усилилась, я услышал крики «Ура! – это пошли в атаку немецкие пехотинцы, им навстречу, со стороны позиций противника послышались такие же возгласы – это русские пошли во встречную атаку. Я никогда не задумывался раннее, что и русские и немцы идя в атаку, кричат одинаковое «Ура!». А ведь это еще боевой клич викингов. «с нами Тор!» или нечто подобное.

Красноармеец, взвалив на плечи раненого танкиста, пригнувшись, бросился в сторону своих, я побежал к наступающим соотечественникам.

Штыковая атака, рукопашный бой – это вам не ссора толпы мальчишек. Когда в бой идет все. оружие, стреляющее в упор, приклады, ножи, лопаты, каски. Все смешивается в месиве раскроенных черепов и проткнутых тел, в кровавой пене и криках умирающих. Наши, отбив меня не стали продолжать бой, русские также отступили. Все закончилось, как и началось – перестрелкой с малой дистанции.

Я попал в расположение 54-армейского корпуса, откуда в сопровождении прибывшего на машине командира группы Клаузена был направлен в ближайший армейский госпиталь, а затем переправлен в Германию. У меня было сломано несколько ребер, но, главное, я оказался обладателем крепкого черепа, кости которого были целы. И хотя меня мучили периодические головные боли, после двух месяцев лечения я был допущен к полетам и направлен в свою часть.