Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Понимаю твой гнев, юный Тор, – сказала Эзма. – Но Рах э’Торин – единственный левантиец, который выступил против Гидеона. Он заслуживает уважения хотя бы по этой причине.
Молодой человек склонил голову. Его черты исказила злость, и на мгновение я подумала, что он возразит, но он просто взял книгу и сказал:
– С твоего позволения, заклинательница, я дам вам возможность поговорить наедине.
– Конечно. И будь осторожен, Тор, – добавила она, когда он повернулся к выходу. – Хотя Дерку будет полезно потренироваться вызывать рвоту при отравлении красношапочником, рисковать все же не стоит.
– Да, заклинательница.
Он вышел, на миг оставив нас в темноте, когда перегородил вход, но после его ухода свет вернулся.
– Парнишка повздорил с Рахом. Он мне этого не сказал, но я сама вижу. Кажется, теперь он наблюдает за тропой в надежде, что капитан вернется.
Произнося эти слова, Эзма не сводила с меня глаз, и я, слегка взбудораженная ее пристальным вниманием, сменила тему:
– Кто такой Дерк?
– Деркка эн’Инжит, мой ученик. Меня изгнали не совсем в одиночестве. Было признано, что я испортила его душу, и ему не позволили остаться и занять мое место. Но хватит болтать попусту, ты пришла сюда не для того, чтобы обсуждать прошлое. Подойди, сядь рядом со мной, Дишива э’Яровен.
Обсуждать прошлое. Эта фраза навела меня на мысли о Лео и его перерождении, но я стряхнула их. Заклинательница уселась на тростник, раскиданный на полу, и было так приятно не задумываться о порядке, в котором положено сидеть придворным в присутствии Гидеона. Не нужно было думать о том, кто может наблюдать за мной, или о том, где сейчас Лео, я просто села, и тростник прилип к сырым сапогам. Эзма ободряюще улыбнулась. Но не покровительственно, как можно было бы ожидать. В ее присутствии было так спокойно. Кисианцу она показалась бы устрашающей, в этой тяжелой короне из лошадиной челюсти, но для любого левантийца она была воплощением нашего народа, идеальной смесью воительницы и жрицы, с таким пониманием лошадей, которое мало кто мог превзойти.
– А теперь слушай меня очень внимательно, Дишива э’Яровен, – сказала она, подавшись вперед и поставив локти на колени.
Я собралась с духом, приготовившись услышать угрозу, но Эзма поступила гораздо хуже.
– Зесиро эн’Инжит, – сказала она и после короткой паузы продолжила: – Нефер э’Шет. Амун э’Торин. Лок э’Беджути. Камас эн’Окча. Птафа э’Яровен. Иси э’Беджути. Тор э’Торин…
Она назвала имена всех дезертиров в лагере, вручив мне их души.
* * *
Мне предложили пищу и убежище, но у меня оставались главные обязательства – перед моими Клинками, и я отказалась. Я поехала обратно под полуденной моросью, мой груз стал легче на одну книгу и тяжелее на много душ. Атаковать – означает отнять много жизней, но даже если дезертиры и не представляют непосредственной угрозы, разнесется молва о заклинательнице лошадей, восставшей против Гидеона, и он растеряет поддержку. До сих пор верные Эзме левантийцы хранили ее тайну, но хватит и одного болтуна. Или человека, умеющего читать мысли.
Лагерь, который мы разбили накануне вечером, выглядел маленьким и негостеприимным по сравнению с лагерем дезертиров, а лица Клинков еще менее дружелюбными. Похоже, они разбились по своим гуртам, так им было спокойнее – Тафа, Балн и Кехта разделывали мясо у костра; Локлан, Эси и Шения занимались лошадьми, а Моше, Якан и Яфеу молча сидели в сторонке, как будто их не приняли в другие группы.
Первой меня заметила Кехта, она отложила тушу, которую свежевала, и встала.
– Капитан, – сказала она, не выпуская из рук окровавленный нож. – Ты их нашла?
– Да. – И, прежде чем она задала каверзный вопрос, добавила: – И мы не атакуем.
Все замерли, но никто не встал.
– Не атакуем? В смысле, они согласились склониться перед Гидеоном?
Было бы слишком вызывающе оставаться в седле, и я соскочила со спины Итагая на землю, получив несколько мгновений на раздумья.
– Так что же, капитан? Согласились?
– Нет. – Я посмотрела ей в глаза. – Они не хотят воевать. Они никому не угрожают и не стоят нашего времени.
Тафа медленно поднялась, так что из Охтов на коленях теперь стоял только Балн. Больше никто и бровью не повел.
– Не угрожают? – сказала Тафа. – Ты же говорила, что они хотят напасть. А они, значит, сказали, что не хотят? Откуда такая уверенность? И даже если мы знаем наверняка, нельзя оставить бесчестных дезертиров безнаказанными, они угрожают всему, что пытается создать император Гидеон. Скольких Клинков мы потеряем из-за дураков, которые идеализируют представления о том, что значит быть левантийцем? Покажи мне два одинаковых гурта. С одинаковыми правилами и традициями и образом жизни на той же земле. Одни гурты живут в горах, другие на равнинах, рядом с реками или морем. Что плохого в том, если какой-то гурт покорит другие народы и будет править? Почему это делает нас менее полноценными левантийцами, чем те, кто предпочитает цепляться за устаревшие традиции? Я по-прежнему левантийка вот здесь, – она приложила кулак к груди, – и буду сражаться, чтобы защитить мой гурт, как любой левантиец.
– А чтобы защитить наш гурт, нужно разделаться с дезертирами, – добавил Балн, наконец присоединившийся к своим сестрам по гурту, и встал рядом с тушей. – Они угрожают нашему новому образу жизни.
– Но они же левантийцы! – воскликнула Шения, выступив вперед. – И хотя все мы разные, у нас есть общий принцип – мы не убиваем других левантийцев, кроме как в честном поединке, ни ради пропитания, ни ради лошадей. Именно поэтому мы и собираем Ладони.
– Да как ты смеешь учить меня нашим правилам, девчонка! – огрызнулась Тафа. – Я стала Клинком Охтов еще до твоего рождения.
– Видимо, слишком давно, раз забыла то, что все дети узнают, еще когда путаются под ногами у взрослых. Что есть на свете только одна высшая ценность, дороже воды и лошадей, – левантийцы.
Кехта засмеялась.
– Твоя наивность была бы смешна, если бы не была настолько несвоевременной. Все это сказки. Идеалы. Такие же достижимые, как звезды. Ты Клинок Яровенов, и только не говори, что никогда не видела, как левантиец погибает на поединке. Никогда не видела, как левантийца убивает его же сородич, из его же гурта, брат или сестра по седлу.
Кто-то другой мог бы отступить. Я почти желала, чтобы девушка так и сделала, но Шения только расправила плечи и сердито посмотрела на Тафу и Кехту.
– Лучше смерть одного, если это поможет уладить разногласия, чем сражение, в котором погибнут сотни или расколется гурт. Мы не сумеем дотянуться до идеалов, только если сами так решим. – Она скрестила руки на груди. – Если эти левантийцы не собираются нападать, то я отказываюсь нападать на них. Я не забуду, откуда пришла.
Кехта осклабилась и набросилась бы на девушку, если бы Моше не встал с поваленного дерева. Когда он шагнул ко мне, как будто выбирая сторону, все замерли.
– Мы можем спорить о том, что значит быть левантийцем, – сказал он, двигаясь с непринужденной грацией, – но одно остается неизменным, от гурта к гурту, а именно – мы подчиняемся приказам капитана, нравятся они нам или нет. На этот пост мы выбираем лучшего, а потом следуем его указаниям. Верно? – Он остановился в шаге от меня и посмотрел на Клинков. – Капитан Дишива отдала приказ. Мы должны подчиниться. – Моше помедлил, вероятно, ожидая протеста, которого так и не последовало. – Но ведь и тебе отдали приказ, верно, капитан Дишива?
Одним плавным движением он вытащил нож и бросился вперед, и если бы у меня еще раньше не возникло сомнений в его верности, он перерезал бы мне горло. Но я отпрянула, острие ножа только царапнуло по руке. Я приземлилась в грязь под крик Шении:
– Так нельзя! Ты не бросил вызов!
Кехта засмеялась.
– Значит, так тому и быть, девчонка.
Когда Моше выхватил сабли, я поднялась, взбивая грязь.
– Вызов не сделан как подобает! – сказал Локлан.
– Не вмешивайся, конюх.
– Боги должны увидеть поединок!
Вокруг меня закружились голоса, пытаясь отвлечь внимание от Моше, теперь он злобно уставился на меня, подняв сабли.
– Я
