* * *

В эту ночь Хетта спала беспокойно. У нее болел средний палец на левой руке, и она никак не могла понять причину этого странного недомогания. Она ворочаясь с боку на бок, пыталась сгибать и разгибать палец, гладила его, мяла и снова погружалась в тревожные сны.

Ее муж проснулся перед самым рассветом. Хетта сразу услышала, как он ворочается, и по его дыханию поняла, что он не спит.

— Нужно будет выгнать этого твоего ученика, — проговорил господин Таваци, оборачиваясь к жене и открывая глаза. — Из нашего дома и из Гоэбихона. Чтобы духу его здесь не было! — Он улыбнулся Хетте чуть виновато: — Не понимаю, отчего я даже во сне не переставал об этом думать… Но согласись, господин Джоран явно утратил всякое представление о приличиях. Он ведет себя в нашем доме как хозяин, распоряжается слугами. Он помыкает даже нами! Что это за праздник, который он устроил? В честь чего было пиршество? У меня от этого Джорана сразу начинает болеть голова.

— Нет ничего удивительного в том, что он командует и переходит все границы, в том числе и границы приличия. Для таких, как он, не существует ни запретов, ни препятствий. Это Джурич Моран, — ответила его жена, садясь в постели. — Прости, что не рассказала тебе этого сразу.

— Ничего страшного. Я почти догадался. Догадка постоянно крутилась у меня в мыслях, но никак не желала выйти на свет, отсюда и головная боль… «Джоран»! Ну и имечко. Таких не бывает. Разумеется, это Джурич Моран. Я должен был сразу сообразить. Одно только непонятно: почему тролль из числа калимегданских Мастеров явился в наш городок да еще попросился в ученики?

— У него были причины, — ответила Хетта Таваци. — У него на все имеются причины, хотя главная из них — его собственные капризы. Когда я его встретила, он действительно совершенно не владел нашим ремеслом.

— Он довольно быстро выучился, — проворчал господин Таваци. — Такого ученика у себя никто не потерпит. Ведь подобные ученики очень быстро становятся мастерами, а конкурировать с такими чрезвычайно трудно.

— Только безумец осмелился бы конкурировать с Джуричем Мораном, — возразила Хетта Таваци. — Он взял у нас то, что мы могли ему дать, — основы ремесла. А потом уже творил самостоятельно.

— Это абсолютно неестественно — создавать такие большие и в своем роде совершенные работы в такие короткие сроки, — сказал господин Таваци.

Хетга отозвалась:

— Он всегда будет спешить. Если он не поторопится, идея надоест ему, и он бросит дело на полпути.

— Откуда ты знаешь?

— Я же была его наставницей, — напомнила жена. — Впрочем, он почти со мной не разговаривал. Сам Моран, я хочу сказать. Но его руки — другое дело. Многое я узнала от его рук и кое-что — от его ног.

— Ты рассматривала ноги чужого мужчины?

— Ах, оставь, любимый! Он же тролль.

Хетта прикусила губу и с загадочным видом уставилась в потолок спальни.

— Интересно, есть ли у Джурича Морана хвост? — проговорила она.

— А ты так ни разу этого не проверила? — осведомился муж. — Хетта, ты меня изумляешь! Какие отвратительные мысли приходят тебе в голову.

— Это ты меня изумляешь, — отозвалась она, посмеиваясь. — Ну как я, по-твоему, полезу в штаны к постороннему мужчине?

— Но ведь речь идет о хвосте.

— Хватит! Ничего не желаю слышать о хвостах. Я только хотела сказать… — Она вдруг замолчала, а потом рассмеялась. — Понятия не имею, о чем я хотела сказать! Кажется, светает. Ну вот, наступил еще один день. Пора вставать. У меня много забот.

Она выбралась из кровати и снова почувствовала боль в пальце. Посмотрев на свою руку, Хетта увидела, что средний палец ее левой руки туго-натуго обмотан яркой зеленой ниткой.

Сперва Хетта хотела сорвать нитку и покончить с этим, но затем остановилась и призадумалась. И неожиданно пришла к такому вот выводу: если некто обмотал ее палец ниткой, значит, у него имелись на то основания. Кажется, сама Хетта только что говорила об этом. Джурич Моран ничего не делает просто так.

Она поспешно оделась и вышла из дома. Господин Таваци удобнее устроился в постели и снова заснул — на этот раз спокойно и без сновидений.

Хетта торопилась. Откуда-то она знала, что все дела необходимо закончить как можно быстрее. Она миновала несколько улиц, пересекла площадь и вошла в здание гильдий.

Книга гильдийских уставов лежала там, где она хранилась уже несколько веков, — в маленькой комнате, где обитал ее хранитель. В те годы это был некто Сариа, сын зеленщика. Хранителя всегда избирали из самой низовой среды — для того, чтобы у него не возникало предпочтений и чтобы он одинаково ненавидел всех богатых ремесленников города. Это обеспечивало его объективность при разборе спорных вопросов.

Сариа очень серьезно относился к своей работе и в ранний час уже находился в комнате. Пролистывал книгу и перечитывал уставы. Услышав шаги, он поднял голову.

Хетта стояла в дверях, взволнованная и румяная. Она выглядела так молодо, что Сариа поначалу даже не узнал ее и строго нахмурился.

— Что тебе нужно здесь, милая? — спросил он.

— Я Хетта Таваци, — ответила женщина. — Могу ли я войти?

Сариа побледнел. Разумеется, он глубоко чтил семью Таваци — самый старый и наиболее уважаемый род ремесленников в Гоэбихоне. С тех пор, как Гампилы запятнали себя позорным предательством, открыв ворота города разбойникам, у Таваци больше не оставалось соперников. И ведь именно братья Таваци, Энел-младший и Готоб, пробрались на корабли пиратов и сожгли их. В пламени страшного пожара разбойники погибли почти все — и случилось это благодаря отваге Таваци. Храбрецы и отличные мастера. Как ни старался Сариа соблюдать объективность, перед этим семейством он трепетал.

Хетта Таваци сказала:

— Не задавай мне вопросов, Сариа. Я должна остаться в этой комнате одна. Мне потребуются книга уставов, клей, перо и чернила.

— Я счастлив предоставить вам все это, госпожа Таваци, но что вы собираетесь делать?

— Я просила не спрашивать, — напомнила она.

— Прошу меня простить, но я не могу… Ведь речь идет о книге уставов! — Сариа выглядел растерянным и несчастным. — Я не имею права! — в отчаянии воскликнул он.

Хетта прошипела:

— Слушай, ты, зеленщик! Я отправлю тебя обратно в лавку твоего отца — разбирать гнилые овощи, если ты сейчас же не уберешься отсюда и не позволишь мне сделать то, что я должна!

Угроза подействовала на Сариа противоположным образом.

Он вскинул голову:

— Вы не смеете разговаривать со мной как со своим слугой, госпожа Таваци. Я — хранитель уставов, и не имеет значения, кто мой отец. Вы извлекли меня из ничтожества, вы сделали меня уважаемым гражданином — ну так и уважайте собственное творение.

Хетта помолчала, переводя дыхание и пытаясь справиться с волнением. Наконец она произнесла: