— Спасибо, Богус.

— Знаешь, она хочет остаться с тобой.

— Я знаю.

Я швырнул улитку как можно дальше, и ты сделал то же самое. Но твоя и близко не долетела до того места, куда шлепнулась моя, — естественно, при таком смешном, неуклюжем способе метания, как твой. У тебя никуда не годные руки, Коут. Ты столько времени провел в лодке, а гребешь как птица с подбитым крылом. Забавно, что теперь ты учишь плавать Кольма.

Но я лишь сказал:

— Приглядывай за Кольмом, когда он у воды. Он приближается к опасному возрасту.

— Не беспокойся за Кольма, Богус, — ответил ты. — С ним все будет хорошо, и я надеюсь, что ты будешь приезжать к нему, когда тебе только захочется. И к нам тоже — приезжай навестить нас, ладно?

— Ладно, Бигги говорила мне. Плюх!

Но ты бросил свою улитку настолько плохо, что она не долетела даже до воды: фип! И она шлепнулась на заливаемую приливом береговую полосу.

— Я бы хотел иметь фотографии, Коут, — сказал я. — Когда снимешь… Кольма, знаешь, напечатай и для меня несколько снимков.

— У меня есть несколько фотографий, которые я мог бы дать тебе прямо сейчас, — с готовностью откликнулся ты.

Плюх!

— Черт, мне очень жаль, Богус, — сказал ты. — Но кто мог знать, что все так обернется?

— Я! Я должен был знать, Коут…

— Она бросила тебя еще до того, как приехала сюда, Богус. Понимаешь, она уже приняла решение…

Плюх! Фип!

— А как с Пиллсбери? — спросил я. — Что они думают по поводу того, что ты живешь здесь с женщиной и ребенком?

— Поэтому мы и поженились, — ответил ты, а я подумал, что, должно быть, я стал улиткой, потому что мне захотелось броситься в воду и глотнуть побольше воды, слушая твои здравые рассуждения.

— Ты хочешь сказать, что вы собираетесь пожениться? — спросил я.

— Нет, я хотел сказать, что мы поженились., одним словом…

Я осмыслил это, произведя четыре плюха. Как это может быть? Это казалось невозможным, поэтому я спросил:

— Как это может быть, Коут? Я считал, что это я женат на ней.

— Ну конечно, ты был… это пока… не вступило в законную силу, — сказал ты, — но поскольку ты оставил ее… это дало возможность произвести судебное разбирательство… Я сам в этом толком не понимаю, но один из адвокатов Пиллсбери разобрался со всем этим…

Однако вы не сидели сложа руки, Коут!

— Мы не могли узнать, где ты или когда ты вернешься, Богус, — сказал ты. Затем ты говорил и говорил о том, как с юридической точки зрения было почти необходимо пройти через все это: из-за налогов и из-за выплаты пособий. Спасибо тебе, подумал я, когда ты дошел до того момента, что в этой ситуации отпадает вопрос об алиментах.

— Сколько я тебе должен? — спросил я.

— Это не важно, Богус, — сказал ты, но я уже извлек конверт и прижал девять сотен долларов к твоей изящной, тонкой руке.

— Господи, Богус! Где ты это взял?

— Я разбогател, Коут, — солгал я и попытался положить конверт обратно в карман, как если бы это был случайный жест, как если бы такие конверты были рассованы по всему моему телу, и я сомневался, из какого именно кармана я извлек этот. Затем, желая опередить тебя, чтобы ты не смог отказаться от денег, я понес первое, что приходило в голову.

— Если я не могу жить с ними, Коут, то я рад, что это будешь ты. Ты позаботишься о них лучше, чем я, я уверен. К тому же это отличное место для ребенка, и ты сможешь научить Кольма фотографировать.

— Бигги собирается работать этим летом, — сообщил ты. — Знаешь, когда Пиллсбери будут здесь, она станет ходить за покупками, готовить, присматривать за домом. Это даст мне больше свободного времени, чтобы снимать и работать в фотолаборатории… — Ты замолчал. — Осенью у меня будет еще подработка в Боудоине. Это всего в сорока пяти минутах отсюда. Понимаешь, всего одна группа учеников — что-то вроде мастерской по фотографии. Этой весной была устроена моя выставка, и ученики даже купили несколько снимков.

Тяжесть нашего разговора придавила нас.

— Это здорово, Коут.

— Богус, что ты, черт побери, собираешься делать теперь? — спросил ты меня после долгой паузы.

— О, мне нужно побыстрей вернуться в Нью-Йорк, — солгал я. — Но я снова приеду, как только хорошенько устроюсь…

— Уже почти утро, — заметил ты. Мы наблюдали, как раннее оранжевое солнце вставало из моря, его бледное зарево зажигало берег. — Кольм встает рано. Он может показать тебе своих питомцев. Я построил для него в лодочном домике что-то вроде зоопарка для животных, которых я поймал для него.

Но я не хотел оставаться, чтобы посмотреть, как выглядит мой сын, и проверить, по-прежнему ли он любит меня. Дайте свежей могилке зарасти травой — моя любимая присказка; тогда будет не так больно на это смотреть.

Но я лишь сказал:

— А теперь мне нужно переговорить со своим шофером, Коут.

Когда я попытался встать, ты схватил меня за ремень и произнес:

— Твой шофер не знает даже, кто ты такой, Богус. Что с тобой происходит?

— Со мной все в порядке, Коут. Со мной все будет в порядке.

Ты встал рядом со мной — ты, хрупкий чертов ангел, — взял меня за бороду и осторожно потряс мою голову, приговаривая:

— О черт, о черт, если бы только мы оба могли жить с ней, Богус, я бы не возражал… Ты понимаешь это, а? Я даже как-то спросил ее об этом, Богус.

— Ты спрашивал? — удивился я. Я крепко схватил тебя за бороду; я едва сдерживался, чтобы не поцеловать тебя или не выдрать с корнем все твои рыжие волосы. — И что же она тебе сказала?

— Разумеется, она сказала «нет». Но я думаю, что я бы не возражал, Богус.

— Я бы тоже не возражал, Коут, — кивнул я, что, вероятно, было неправдой.

Словно выскочивший из воды буек, огромный шар солнца целиком показался из моря, покачиваясь над синей гладью, и внезапно стало чересчур светло, чтобы видеть тебя так близко, Коут, поэтому я сказал:

— Давай мне свои фотографии, хорошо? А то мне пора ехать…

И мы вместе направились к дому, поднимаясь от лодочного домика по мощенной плитами дорожке, шаг в шаг. Я почувствовал, как ты сунул деньги, которые я тебе дал, в задний карман моих брюк. И тут мне на память пришел твой голый зад в лунном свете на этих самых каменных плитах: ты лежал на животе и горланил песни, Коут, чересчур пьяный, чтобы подняться. А девушка, что была с тобой, — одна из тех двух, которых мы подцепили в трейлерном парке в Вест-Бате, — натягивала на себя купальник, устав от попыток поднять тебя и отвести домой в хозяйскую спальню. Я тогда уютно устроился на чердаке лодочного домика со второй половиной подобранной нами парочки.