Только к следующему вечеру Ярчук понемногу выбил дурь из собственной головы и решил, что пора двигаться дальше. Мол, чем раньше доберемся до места, тем раньше обратно поедем.

— А давайте поглядим в зеркальце, — внезапно предложил Мыколка. — Вдруг там указания переменились?

Вот уж в чем Андрий сомневался! Хотя — почему бы нет?

Он извлек из кармана зеркальце, подышал и прочитал…

В следующий момент прогремел выстрел и пуля разбила зеркальце в куски — только осколки полетели во все стороны.

Андрий отшвырнул непригодную оправу в сторону, а сам прыгнул в другую. Перекатился, утвердился за кустами и выглянул посмотреть, кто это меткий такой.

Вдоль кромки леса к ним скакал одинокий всадник. То ли татарин, то ли нет — сразу и не разберешь: в седле под ним бакеман, одежда татарская, а осанка — вроде иная. И пистоль есть, из которой этот новоприбывший по Андрию пульнул — добро хоть, мимо. Вон, еще один достает, целится.

— Дядьку, бежать надо! — в отчаянье крикнул Мыколка.

Бежать действительно было надо. Но — никак нельзя. Сундучок лежал слишком далеко от кустов, за которые прятался от пули Андрий. Равно как и от Мыколки, схоронившегося за стволом старого клена на опушке.

С другой стороны, Андрий был сейчас не в настроении в догонялки играться. Наоборот, этот случай предоставлял ему наконец возможность сойтись с кем-нибудь в поединке, опустить на чью-нибудь вражью башку саблю… К тому же конь им пригодится, даже пусть и бакеман.

Опять же, с Кысымом интересно б повидаться поближе.

Второй раз всадник выстрелил явно просто так, для виду — пуля скользнула высоко над Андриевою головой.

Остановил коня, спрыгнул, выхватывая из ножен саблю.

Андрий шагнул ему навстречу.

— Ты хоть имя свое назови, чтоб знать, по кому потом свечку ставить.

— Ты знаешь мое имя, — сказал приехавший. И ударил — молниеносно, по-змеиному точно.

— Гнат, — Андрий с изумлением всматривался в бесстрастную маску на лице приехавшего и совершенно не обращал внимание на порез, которым украсилась его собственная рубаха. — Гнат! Так ты и есть — Кысым?!

Тот ловко перебросил саблю из одной руки в другую и стянул-таки с лица маску.

— Я и есть. Лучше б тебе меня, Ярчук, не вызволять было с Господнего шляха. Все равно ведь я стал смертью. Не своей — так еще чьей-нибудь.

— Зачем, Гнатэ?

— А затем, что назначили. Помнишь, я отыскал тебя месяцев через пять после того, как ты меня вылечил? Так вот, все это время я был у татар. Захватили в плен, когда уже уезжал из села, где ты меня лечиться оставил. Лучше б не оставлял!

Он яростно атаковал Андрия — тот не менее яростно защищался. Потом, разойдясь, они снова продолжали кружить по поляне, настороженно выставив перед собою сабли и вместо ударов перебрасываясь остро отточенными словами. Видно, Гнату необходимо было высказаться.

А Андрию — услышать эту историю.

Рваными, скупыми фразами Гнат начал рассказ, и Ярчук, слушая, будто видел наяву все, что происходило с тем, кого он считал когда-то своим приемным сыном.

— Тогда, семь лет назад, я был еще молодой и глупый. Хотя…

* * *

«…тогда, семь лет назад».

Гната узнали — совершенно случайно среди пленивших оказался тот татарин, который ранил его. Татарин не сомневался, что отправил неверного к праотцам, — и был чрезвычайно удивлен, увидев живым. Поэтому Голого не убили и не отправили к другим невольникам — его поволокли к старому татарину с уродливым лицом, похожим на коровий кизяк, к тому же растоптанный.

Старик спросил, как удалось Гнату остаться живым. Гнат ответил, но совсем про другое; большую часть сказанного татарин наверняка не понял, однако общий смысл уловил. И велел привести детей, взятых в последнем набеге.

Потом повторил вопрос. Гнат, закусивши безусую свою губу, все же продолжал проклинать «бисовых выродков». Тогда старик кивнул одному из татар — и ближайшему ребенку отрубили палец.

Гната поразила именно эта деталь — что татары не убивали детей, а только рубили пальцы, собираясь после продать ребенка.

Старик спросил опять. И опять Гнат только ругнулся, но на сей раз (он сам чувствовал это) — слабее и неуверенней.

…В конце концов он сломался. На тринадцатом ребенке — видимо, недаром (утешал он себя) число это зовут чертовой дюжиной. До этого его дважды тошнило, но он держался, а тут, когда вывели ту девочку, она вдруг почему-то напомнила ему Галю в детстве…

Ладно, шептал он сам себе, ладно, я же ни о чем таком, просто про то, как вылечили. Никаких тайн, ничего — просто о том, как остался жив.

Уже позже он понял — узнай Ярчук, как потом поступит тот, кого он, рискуя жизнью, вытаскивал с Господнего шляха, — своими же руками задушил бы. И за это вот понимание Гнат возненавидел Андрия — сперва неосознанно, а потом…

Но потом пока еще не настало. Пока перед ним лежали двенадцать отрубленных детских пальчиков и ухмылялся старый татарин с лицом, похожим на коровью лепешку.

— Не спрашиваю, — сказал, — хочешь ли ты жить. Хочешь — иначе бы не рассказал мне всего этого. Но знаешь, неверный, ты ведь мне рассказал много больше, чем думаешь.

Здесь старик замолчал и принялся сосредоточенно ссыпать в кипящий котел какие-то травы и коренья, высушенные шкурки ящериц и прочую гадость. Потом знаком велел Гнату подойти и взглянуть.

Гнат нагнулся над водою — и тут же в ужасе отшатнулся: там, в глубине, словно на иконе, проступали образы его матери и сестры!

— Видишь, — усмехнулся старик, — я знаю кое-что про твои слабые стороны. Но этого было бы мало в нашем с тобой случае, правда? Поэтому я покажу тебе еще вот что.

И старик, примерясь, ткнул в котел остроконечной палочкой, похожей на стрелу.

К тому времени Галя на изображении в котле вышла из комнаты, оставалась одна только Гнатова мама. И вот когда старик ударил ее палочкой, мама зашаталась и рухнула на пол; Гнат видел, как она заходится в крике, но, конечно же, не мог слышать его.

Презрев стоявших неподалеку татар-охранников, он бросился на проклятого чародея, но тот едва заметным движением сбил Гната с ног — сам, без чьей-либо помощи!

— Глупо, неверный. Будешь и дальше так себя вести — сам умрешь, но сперва увидишь, как умирают твои родные. Зачем, а? Ты ведь даже не выслушал, чего я от тебя хочу. А мне не нужны ни головы твоих друзей, ни ваши бунчуки. Э-э, зачем мне ваши старые бунчуки и ваши пустые головы?

Нет, Гнат не спросил тогда у него, чего же он хочет. Словами — не спросил. Но во взгляде… да, во взгляде, наверное, что-то такое отразились.

И они оба — старик и Гнат — знали это.

— Как ты сказал его звали? — переспросил старик. — Ну, того, который начал тебя выводить обратно с дороги? Того, который поклялся второму, в плаще, что выполнит любое его пожелание?