ответила я, — ее величество бросила ваше письмо в огонь, не читая», — «Это невозможно! — сказал он, — Ее величество знает, что должна мне большую сумму денег».

— Я должна ему? — с ужасом вскрикнула Мария Антуанетта, — Каким образом этот несчастный осмеливается утверждать что-либо подобное?

— Я сказала ему это, ваше величество, но он вполне убежденно ответил, что ваше величество должны ему полтора миллиона франков за ожерелье.

— Как! Опять это несчастное ожерелье? — сказала королева. — Кажется, этот человек сделал его только для того, чтобы мучить меня. Я уже целые годы слышу все про это ожерелье. Вполне понятно, что я всеми способами старалась вылечить несчастного от его мании продать свою работу непременно мне. Теперь он уже настолько помешался, что полагает, будто я действительно купила это ожерелье!

— Этот человек не помешан, — серьезно возразил король, — выслушайте до конца. Продолжайте, Кампан!

— Я стала смеяться над ним, — продолжала Кампан, — и напомнила ему, что он несколько месяцев тому назад уверял, что продал ожерелье турецкому султану. Он возразил, что королева приказала ему говорить это всем, кто будет спрашивать о судьбе ожерелья, но что она действительно купила его через кардинала де Роган.

— Через кардинала де Роган? — закричала королева, вскочив с места. — Через человека, которого я ненавижу? Неужели во всей Франции найдется хоть один человек, который поверит этому?

— Я сказала Бемеру, что его обманули и что королева никогда не удостоила бы кардинала своего доверия. На это Бемер ответил мне вот этими самыми словами: «Вы сами обмануты; кардинал очень в милости и тайно видится с королевой; она настолько доверяет ему, что через него прислала мне тридцать тысяч франков в уплату долга. Она в присутствии кардинала вынула эти деньги из своего маленького бюро из севрского фарфора, которое стоит в ее будуаре, около камина». — «Это вам рассказывал сам кардинал?»— спросила я и, когда он ответил утвердительно, снова повторила, что его обманули. Бемер очень испугался и сказал, что на него уже напало сомнение, когда королева в Троицын день не явилась в его бриллиантах, между тем как кардинал сказал ему, что ее величество наденет их в этот день в первый раз. После того он и решился написать ее величеству. Я посоветовала ему обратиться к министру, барону де Бретейль, а сама поехала сюда. Оказалось, что он и сам явился сюда, и я обещала ему немедленно уведомить обо всем ее величество.

Королева слушала этот рассказ в совершенном оцепенении, неподвижная и безмолвная, как статуя, изображающая ужас. Потом яркий румянец залил ее щеки, ее глаза засверкали и, обращаясь к королю, она сказала громким и властным голосом:

— Вы слышали, государь? Вашу супругу смеют обвинять в тайных сношениях с кардиналом де Роган! Я требую строгого и внимательного расследования этого дела. Позовите скорее барона де Бретейль! Пусть он посоветует нам, что делать. Я настаиваю на том, чтобы это было сделано как можно скорее.

— Ваши слова — для меня закон, — ответил король, с любовью глядя на взволнованное лицо королевы, — Идите сюда, Бретейль!

— О, государь! — воскликнула Мария Антуанетта, увидав министра. — Вы, значит, не сомневались во мне?

— Ни на одну минуту, — улыбаясь, ответил король. — Теперь обсудим вместе с Бретейлем, что нам предпринять; пошлем также за аббатом де Вермон, чтобы он принял участие в нашем совещании.

На следующий день, пятнадцатого августа, в залах Версаля собралось самое блестящее общество. Был большой праздник, Успение Божией Матери, и королевская чета намеревалась со всем двором присутствовать на торжественном богослужении; обедню должен был служить сам кардинал де Роган.

Он также находился в числе собравшихся и в праздничном облачении, со всеми знаками своего достоинства, ждал только прибытия короля и королевы, чтобы сопровождать их в дворцовый храм. Красивое лицо кардинала, у которого было много поклонников и поклонниц, поражало сегодня каким-то сияющим выражением, а его большие черные глаза, пока он разговаривал с графом д’Артуа, не отрывались от двери, в которую должна была войти королевская чета. Эта дверь внезапно растворилась, пропустив королевского пажа, который, окинув зал беглым взглядом, протеснился через блестящую толпу и подошел к кардиналу.

— Монсиньор, — прошептал он, — его величество ждет ваше высокопреосвященство немедленно в свой кабинет.

Кардинал тотчас прекратил разговор, быстро перешел зал и скрылся в кабинете.

Там он нашел только короля и королеву, а в глубине комнаты, в амбразуре окна, стоял министр королевского двора, барон де Бретейль, старый, непримиримый враг гордого кардинала, намеревавшийся в этот один час отомстить ему за долгие годы высокомерного обхождения.

Кардинал вошел с уверенным, любезным выражением на красивом лице, но холодный кивок короля и сверкающие глаза королевы несколько смутили его, и веки его гордых глаз опустились.

— Это вы купили у Бемера бриллианты? — резко спросил король.

— Да, ваше величество, — ответил кардинал.

— И что вы сделали с ними? Отвечайте, я приказываю!

— Государь, — после короткой паузы произнес кардинал, — я полагал, что они переданы королеве.

— Кто поручил вам покупку?

— Одна дама, государь, по имени Ламотт Валуа. Она передала мне письмо от ее величества, и я полагал заслужить одобрение ее величества, взяв на себя поручение, которым ее величество удостоила меня.

— Я? — вскрикнула королева с выражением глубочайшего презрения. — Я дала поручение вам, которого в течение восьми лет не удостоила ни единым словом!

— Теперь я вижу, — воскликнул кардинал, — что меня жестоко обманули. Я заплачу за ожерелье. Горячее желание услужить