Официальный, близкий к правительству источник сообщил, что нападение осуществляли члены ФОМ, хорошо вооруженные и одетые в черно-серую форму, которую обычно носит военизированное формирование «Los Halcones».[7]Мотивы этого преступления ФОМ не совсем ясны, но официальные лица утверждают, что их целью было возбудить страсти в среде мексиканской буржуазии и девятимиллионной армии мексиканских бедняков и заставить их обратить оружие против правительства и армии.

Если верить сообщениям, нападение это будет иметь далеко идущие и неприятные последствия. Мексиканские официальные источники утверждают, что событие это укрепило решимость мексиканского правительства выследить преступников в гористой и труднопроходимой местности и что здешние обитатели, еще недавно поддерживавшие главарей ФОМ, уже выдали властям нескольких подозреваемых.

— Это довольно обычная тактика, — сказал Дженкинс. — Не можешь отыскать человека, постарайся возбудить против него гнев его ближайшего друга. Это и израильтяне делали, и мы в Афганистане.

Брюер снял очки для чтения, но продолжал держать их в руке. Казалось, он был потрясен.

— Так это Пик устроил?

— Пик отдал приказ. А устроило подразделение, которое называется «Когти».

— Наши?

— Наши.

Брюер потер себе подбородок.

— Господи! Зачем?

— Второй войны, мистер Брюер, американцы бы не выдержали, и Роберт Пик не собирался позволять коммунистическим идеям укореняться у себя на задворках, особенно когда у президента возникло намерение использовать мексиканскую нефть. Пик всегда имел политические амбиции. И отец его учил всегда и во всем добиваться наивысшей награды. И мешать ему в его поползновениях не должен был никто — и уж, конечно, не какие-то там радикалы из захолустья, провоцирующие беспорядки в горных районах. Пик должен был обеспечить стабильность в стране на случай, если бы арабы проявили прозорливость и заставили президента раскрыть карты.

— Но деревня? При чем тут женщины и дети?

— Вы совершаете нечто, повергающее в ужас и страну, и мир в целом, а затем обвиняете в этом организацию, которую вы пытаетесь уничтожить, и тогда защищавшие главаря сдают его. В какой-то степени это увенчалось успехом, но проблема заключалась в том, что никто, кроме, может быть, нескольких приближенных, не знал, кто же он, Эль Профета. В этом отношении он был весьма хитер.

— И Эль Профета собирается убить Роберта Пика — отомстить ему за резню?

— Да.

— Каким образом? Объясните мне, как он сможет приблизиться к нему, чтобы это сделать?

— Я же говорил — мы его пригласили.

У Брюера вытянулось лицо.

— На саммит?

— Неужели вы полагаете, что он вот уже тридцать лет скрывается в подполье, мистер Брюер? Алекс сказала, что переговоры велись в строжайшей тайне. Следовательно, чтобы добиться того, чего он добился, Эль Профета должен быть видным деятелем — либо вооруженных сил Мексики, либо ее правительства. И в том, и в другом случае он войдет в состав делегации. Он будет присутствовать на церемонии. Тридцать лет Эль Профета ждал такой возможности. Он ее не упустит.

— Но он должен знать, что охрана будет крайне озабочена проблемой безопасности и глаз не спустит даже с делегатов. Как он собирается пронести оружие?

Дженкинс покачал головой.

— Этого я не знаю. И поэтому, думаю, Джо пытался разведать не то, как он это сделает, а кто он есть.

— Но это же против всякой логики: если Джо пытался установить личность этого человека и тем, вероятно, спасти жизнь Роберту Пику, зачем Пику его убивать?

— Потому что Пик не знал. То, что составляет силу таких людей, как Роберт Пик, есть одновременно и самая существенная из их слабостей. В них все подчинено одному интересу — эгоистическому. Когда Пику стало известно, что Браник имеет досье и предпринимает поиски, он сделал вывод, что Джо хочет его разоблачить, раскрыв его преступление в той деревне. Иной причины хранить досье, кроме как использовать его против него, Пик представить себе не мог. И я полагаю, что поэтому-то Пик и пригласил Браника опять работать на него. Не из дружеских чувств, а потому, что Пик боялся осведомленности Браника.

— Привлекай к себе друзей, а врагов привлекай еще ближе, — сказал Брюер.

— Именно. Одного не мог понять Пик, не мог, потому что его собственному сознанию это было совершенно чуждо, — что Джо Браник никогда не предал бы его, не нарушил кодекс молчания. Джо верил в нерушимость клятв и всегда поступал как должно.

— Тогда зачем понадобилось ему после стольких лет откопать это досье? — удивился Брюер.

— Я и сам задавался этим вопросом.

— Ну и каков ответ?

— Он в папке, которую завещал мне Джо. Устройте мне встречу с Робертом Пиком, и я предоставлю этот ответ вам обоим.

Сильнейший взрыв сотряс парковочную площадку, разнеся асфальт подобно землетрясению, сбив с ног Слоуна и бросив его назад, на спину. С неба посыпались куски металла и осколки стекла, языки пламени, как щупальца гигантского спрута, со всех сторон охватили «блейзер». В воздух взметнулись облака черного дыма, запахло жженой резиной, потянуло жаром.

Сев, Слоун увидел, как Том Молья, прикрыв курткой голову, ковыляет к останкам «блейзера». Он с трудом поднялся, пытаясь преградить ему дорогу, но Молья оттолкнул его и продолжал идти, потом низко пригнулся и исчез в черном дыму. Вынырнул он оттуда, волоча тело Питера Хо. Слоун ринулся к нему, подхватил руку, и они потащили через площадку совершенно безжизненное тело. Выбравшись на тротуар, они упали на асфальт, заходясь в приступе кашля, выплевывая черную мокроту, судорожно глотая воздух. От огня и дыма лицо Хо почернело, но кое-где заметны были розовые пятна содранной кожи. Лицо было мокрым от пота. Взрывом его ногу буквально вырвало из коричневого мокасина.

Молья, прижав к себе бездыханное тело друга, горестно раскачивался, грудь его сотрясалась от беззвучных рыданий. А Слоуна, как толчок в грудь, прошибло сознание вины. В голове его сверкнула молния, и он, как в темную дыру, полетел в бездну. Но на этот раз его приняла в свои объятия женщина. Теплая и живая, она качала его, тихонько напевая что-то, гладя его волосы. Он ощущал тепло ее груди, рук, ласкающих, успокаивающих его, он ощущал нечто, до сих пор неведомое, то, чего он был лишен всю свою жизнь, чего он так жаждал и не находил, — любовь. Чистую, беззаветную и неподдельную любовь.

Он узнал ее.

— Не знаю, кто они, — сказал Молья, подняв на него взгляд, — и не знаю, как я их разыщу, но я это сделаю. А сделав, подвешу за яйца!

Слоун стоял на переднем крыльце дома Тома Мольи вместе с тремя полицейскими в форме — юноши неловко толклись рядом и переминались с ноги на ногу, не зная, что делать и что сказать, как дальние родственники на похоронах. Патрульные машины ждали на улице с включенными моторами и зажженными фарами. Мигалки и воющие сирены, заставившие соседей вылезти на улицу, теперь бездействовали.