Макс постоял секунду, разглядывая знакомые лица, а потом сказал:

— Ну что, так и будем стоять? Может, потанцуем?

И все сразу стало на свои места. Вернее, сдвинулось с мест, зашумело и заверещало.

— Здорово! — А заматерел, заматерел как! — Водку будешь? — А почему без охраны?

Макс вертел головой направо и налево и умудрялся отвечать всем:

— Привет. На себя посмотри, лысый, как Шандыбин! Водку? Буду. Охрана снаружи осталась.

«Заматерел, да, — подумала Оля, — но не потолстел ни на грамм». Она покосилась на своего мужа и сразу озверела. Квашин стоял, выпятив живот, улыбался энергичности Макса (а как было не улыбаться?!) и нес ко рту очередной бутерброд.

— А ты все жрешь? — рявкнула она. — Вон уже живот на коленях висит, а ты все трескаешь… Нормальные мужики, между прочим, в тренажерные залы ходят…

Квашин был настроен на редкость миролюбиво.

— Хочешь, я тоже пойду в тренажерный зал? — спросил он.

Оля тут же взорвалась.

— Конечно, тебе лишь бы дома не сидеть!

И гордо удалилась в сторону Максима, элегантно переставляя ноги на каблуках по прямой линии.

Квашин привычно пожал плечами и налил себе минералки.

Оля выбрала момент, когда почти все уже прикоснулись к кумиру и он остался в окружении двух-трех человек. Подошла поздороваться.

— Макс, привет!

— А, Оленька, здравствуй. Хорошо выглядишь!

Глаза бывшего жениха скользнули по Оле, но совершенно равнодушно.

— А ты постарел! — немедленно отомстила ему Оля за равнодушие.

Но Макс только рассмеялся.

— Зато поумнел!

Оля напряглась.

— То есть ты хочешь сказать, что я нет?

— Ну, это ты уже сама домыслила.

Оля пристально смотрела ему в глаза и пыталась там найти отзвуки былых чувств. Она-то надеялась, что Макс при виде ее расчувствуется, скажет что-то вроде: «Как я жил без тебя эти годы?»

Или на худой конец признается, что «я еле выжил тогда, когда ты меня бросила».

Но к такому равнодушию Оля готова не была. Хоть бы он ненавидел ее, что ли?

А Макс совершенно перестал обращать на нее внимание, переключился на какие-то дурацкие разговоры с бывшими сокурсниками, а потом и вовсе отошел в сторону. Оказывается, кто-то сообразил захватить с собой гитару, и Максим Леонидович Ширяевский, магнат и олигарх, часа два наяривал «АББУ». Причем самое противное было в том, что играл он исключительно для этой дуры Ирки, совершенно неприлично с ней заигрывая.

Квашины гордо удалились с вечера, не дожидаясь окончания банкета.

А курс 1987 года выпуска даже не заметил этой потери.

Ольга чувствовала себя Золушкой, которая не успела на распродаже ухватить карету — как только подошла ее очередь, тыквы закончились. Всю обратную дорогу она тихо и свирепо ненавидела. Всех.

Своего тихого мужа, который безупречно вел машину и радовался молчанию жены. Однокурсников, которые сразу теряли интерес к мужу, когда узнавали, что он ушел из науки. Заводишко, который не может обеспечить своему главному инженеру нормальное существование. Макса — шикарного и покровительственного, но с неугасимыми детскими искорками в глазах.

Но больше всего — Ирку Кузовлеву. Эту дрянь, которая выгребла жар из печки ее, Оленькиными руками. Конечно, Макс тогда так переживал, что Оля ему отказала! Это теперь он вид делает, а тогда… Институт бросил, коммерцией какой-то занялся. Тут-то, наверное, его Ирка и подцепила. Вот куда она со второго курса пропала! Разгоряченное воображение выписало картину кузовлевского коварства во всех деталях.

«Значит, так, — думала Ольга. — Когда Максик затосковал, эта дрянь его затащила к себе в постель. И забеременела. Может, даже не от него, но Максим такой ответственный! А потом захомутала, присосалась как пиявка и теперь жирует на всем готовеньком!»

Если бы в голове оставалось место для здравого смысла, он подсказал бы Ольге, что многое в этой истории не сходится, но здравый смысл ее интересовал сейчас меньше всего. Она с упоением мести смаковала картину падения бывшей тихони и зубрилки Ирки.

Мало-помалу стали возникать и другие образы: Оля и Макс рядом на приеме в бразильском посольстве. Ольга в своей шикарной гостиной дает интервью иностранному телеканалу. Ольга Ширяевская на благотворительном вечере мило беседует с первой леди, они поднимают бокалы с благородным французским «Пино Нуар». «Удачная лоза, — говорит первая леди, — чувствуете, какой аромат?» — «Но год неудачный, — возражает Ольга, — 1864. Все лето шли дожди, виноград с кислинкой».

— Ужинать будешь? — донеслось из реальности.

Ольга вздрогнула и заморгала. Оказывается, они успели доехать домой и даже переодеться в домашнее. Ее муж — банальный Квашин в банальном спортивном костюме — стоял в дверях на кухню с бутылкой пива в руках.

Ольгу чуть не стошнило.

— Выпить хочу! — сказала она.

Муж подумал и протянул початую бутылку пива.

— Еще чего! Водка в доме есть?..

…Засыпала она долго, тихо плакала и бормотала: «Дура я, дура! Надо было… Все бы отдала… Почему ей?!»

Октябрь 1982 года

В первые минуты после пробуждения Оленька находилась в странной смеси восторга и ужаса. Восторг был от предвкушения чего-то, что должно было случиться прямо сегодня, ужас — от сна. Он оказался таким липким, что Оленьке пришлось напрячься, чтобы выбраться из него. В этом кошмаре Оленька была старой-старой, почти пятидесятилетней, у нее не сложилась жизнь, и вообще происходило нечто безумное.

Оленька села в постели, потянулась и потрясла головой. Сон уплывал стремительно, оставляя в голове сюрные картинки. Например, лозунг «Американский стиль жизни!» на здании обкома партии.

После душа безумные видения выветрились окончательно, но под ними обнаружилась сосущая тревога. Она была как-то связана с предвкушением сегодняшней радости.

«Я же вчера замуж решила выйти! — Оленька проснулась совсем. — За Алешку!»

Сосущая тревога усилилась до чавкающей. Будь Оля существом абсолютно логичным, она бы сказала себе: «Ерунда! Девичьи страдания!». Однако Оленька была такой чуткой девушкой, а беспокойство — таким явным, что игнорировать его нельзя было ни в коем случае.

Оля быстро собралась и отправилась на занятия необыкновенно рано. Она совершенно не помнила, что такое страшное ей приснилось, но теперь понимала точно — нельзя идти против судьбы. Выпал «орел» — значит, так тому и быть. А Алеша… Ну объяснит она ему как-нибудь, уболтает. Он достаточно ее любит, чтобы никуда не уезжать, а остаться и дальше делать за нее домашку по матану.