Но, видно, под счастливой звездой родился рыжий дедов любимец. Он увидел врага за четверть секунды до собственной гибели. В лесу раздался вопль, от которого у зайцев происходит мгновенный паралич сердца. Будто подброшенный катапультой, Кхмер взлетел в воздух, комок острых зубов и когтей перескочил через Темуджина, едва не зацепив его взъерошенной спины, упал на ноги, оттолкнулся от земли еще раз и в следующий миг сидел уже на высоком кедре на недосягаемой высоте от опешившего от такой небывалой резвости волка и продолжал оглашать воздух дикими криками и сверкать зелеными ведьмиными глазами.

Волк понял, что злобное существо недосягаемо. Но попугать его все-таки стоило. Он подошел к кедру и поднялся на задние лапы, лязгая зубами. Боже, как завопил рыжий котище! Он переполошил всех зверей, птиц и даже бурых земляных лягушек, пригревшихся на солнышке у соседнего пня. Закаркали, слетаясь, вороны, уверенные, что на тропе происходит страшная сеча, после которой им достанется неплохая пожива. Заухал разбуженный филин. Со всех сторон мчались любопытные сороки и сплетницы-кедровки, а лесная мелкота, напротив, бежала прочь куда глаза глядят.

Темуджин тоже бежал. Кошачий голос терзал его нервы и уши. А Кхмер, отсидев с полчаса на кедре и надсадив горло до противной хрипоты, рискнул все-таки спуститься и, оглядываясь и торопясь вернуться на пасеку, где со вчерашнего вечера происходили непонятные события, от которых, вернее от тяжелых сапог пришельцев, он и решил укрыться на время в тайге. Но и здесь его поджидала чуть ли не смертельная опасность. Поэтому кот благоразумно выбрал наименьшее из зол и через четверть часа уже умывался лапкой на печной лежанке…

На перевальчике Темуджин остановился: по гребню в сторону пасеки шли два совсем еще свежих следа. И они были знакомы ему. Этих людей он встретил неподалеку от тайника с мясом. Этот же запах исходил от вещей в обнаруженной им палатке и от брезента, прикрывающего мясо в снежнике…

Волк тревожно поднял голову. Он не чувствовал запаха хозяйки, хотя знал наверняка, что пасеки она не покидала. Это он обнаружил несколько минут назад, обогнув поляну по кругу.

Еще пяти минут ему хватило, чтобы добежать до первых ульев. Тут он проявил максимальную осторожность. Несколько аккуратных шагов – и шерсть на загривке у него встала дыбом. Волк попятился. Оружие! В другое время так бы его тут и видели, но сейчас им руководила необходимость. Подавшись назад по своему собственному следу, волк обошел страшное место, где лежал припрятанный дробовик Банзая, и стал кружить вокруг дома, высматривая Людмилу.

Он не прошел и половины круга, как – о радость! – запах бывшей хозяйки достиг его носа. Она здесь, почти рядом. Выйти из кустов и приблизиться к ограде Темуджин не осмелился. Подрагивая от нетерпения, волк лег, выжидая и осматриваясь.

Человек с густой черной бородой и гладко выбритым черепом сидел на пороге домика и ел из котелка. Изредка он перекладывал ложку в левую руку, а правой, не вставая, нащупывал лежащую рядом длинную жердь и толкал сидящего около стены дома старика со связанными назад руками. Старик что-то глухо мычал в ответ, мотал головой, а чернобородой кричал: «Не дрыхни, старый кобель!» – или еще что-то такое, совсем уж непонятное для лесного зверя, но очень злое по тону.

Темуджин повел носом и слегка приподнялся на лапах. В доме был еще один человек, несомненно, вооруженный. Запах железа и оружейной смазки был самым неприятным из всех существующих на свете запахов. Но был и еще один запах, который заставил сильнее забиться волчье сердце, а кончик хвоста почти незаметно дрогнул. Волк понял, что его хозяйка находится в дощатой сараюшке, и всей шкурой почувствовал, что сейчас она даже в большей опасности, чем в тот момент, когда он обнаружил ее под лавиной. Почему она не покидает эту сараюшку, волк понять не мог, хотя прекрасно знал, что всякое ограничение свободы есть первый шаг на пути к гибели. Хозяйке грозила смерть?

Наевшись, человек вытер тряпкой взмокшую голову и лицо, сыто потянулся и вошел в дом. Оттуда сразу же послышался громкий и сердитый разговор, а Темуджин прополз на брюхе ближе к сараю и тихо заскулил, зовя хозяйку откликнуться. Человек опять появился на пороге. Теперь он держал в одной руке странную, какую-то кургузую винтовку и котелок – по-видимому, с водой. Темуджин опять отполз в кусты, прижался к земле, даже уши прижал, и полузакрыл внимательные желтые глаза. Серое короткое бревно лежало в траве, не больше. Напружиненные мышцы, страшное усилие над собой, чтобы не сорваться, свернутая пружина, готовая вот-вот распрямиться, – вот что такое волк, когда неподалеку враг и особенно когда этот враг – человек!

Чернобородый тем временем обогнул сидящего на земле старика, не преминув ткнуть его в бок носком сапога, потом подошел к сараю, прислушался, а затем, приоткрыв дверь, ногой же просунул туда котелок и сказал: «Пей, стерва, пока я добрый!» Подождал секунду-другую, опять заглянул в дверь сараюшки и проворчал: «Ну и черт с тобой, лежи, подыхай, нам забот меньше!»

Побродив бесцельно по двору, чернобородый заглянул в дом, получил при этом порцию ругани и, пожав плечами, устроился на крыльце. Прислонившись спиной к перилам, он зажал ружье между коленей и закрыл глаза, собираясь, видно, подремать под щедрыми лучами майского солнца.

Темуджин поднял голову. Все так же ползком, касаясь брюхом земли, неслышно подполз он к сараю и тихо заскулил. За дощатой стенкой послышалось движение, и к неширокой щели приник человеческий глаз в густой щеточке темных ресниц.

– Темуджин! – радостно прошептал женский голос. – Откуда ты взялся, паршивец?

Волк проворно обежал вокруг сарая в поисках лазейки, то и дело царапая доски когтями и вгрызаясь в них зубами. Осторожность все время заставляла его оглядываться на крыльцо, где безмятежно похрапывал чернобородый человек.

Изловчившись, он запрыгнул на крышу и зубами, когтями начал рвать дранку. Напрасно! Под темной и податливой дранкой оказались доски, разгрызть которые было ему не под силу.

Женщина внизу что-то тихо и успокаивающе говорила ему, волк чувствовал запах запекшейся крови и понимал, что его бывшей хозяйке плохо, очень плохо… И волновался, скулил, то жалостно, то гневно…

Наконец он вновь спрыгнул на землю, опять обежал сарай и быстро-быстро стал рыть влажную глинистую землю. Это была последняя возможность сделать лазейку!

Людмила прошептала что-то ободряющее, и волк с еще большим старанием принялся расширять выкопанную за считаные мгновения приличную яму. Теперь дело пошло лучше. Летела назад земля, лаз становился все глубже. Вот уже он весь спрятался в яму, пошла сухая земля, стало труднее рыть, волк запылился, шуба его посветлела, но вдруг тонкая перегородка рухнула и лапы Темуджина коснулись ног Людмилы.

Еще сотня быстрых, судорожных движений, проход стал чуточку шире, и наконец морда волка целиком просунулась в сарай. Весь вытянувшись, он протолкнул вперед лапы, грудь, а дальше уже легко, по-змеиному вполз вовнутрь и на мгновение позволил Людмиле прижаться к себе головой. Женщина сидела в углу сарая со странно завернутыми назад руками, и видно было, что каждое движение давалось ей с трудом. На виске ее запеклась кровь, лоб украшала приличная ссадина, но она весело улыбалась и благодарно шептала: