– Они твою милость своими склоками изведут и в гроб загонят.

– Ничего, потерплю.

Воевода усмехнулся.

Ивашка с Петрухой не то что отпустили – оттолкнули друг дружку. Сперва свирепо уставились, глаза в глаза, а потом Петруха, улыбнувшись во весь рот, со всей дури треснул Ивашку по плечу и получил такой же короткий и сочный удар.

– Ну вот и договорились, – заметил воевода. – И первое вам дело – в ночь выехать, довезти этих двух, и не ведаю, как их теперь по-русски-то назвать… Довезти до…

Немецкая карта здешней местности лежала на дорожном аналое, придавленная тетрадями. Ордин-Нащокин вытянул ее и ткнул пальцем посередке.

– Хоть до Икскюля, что ли. Но везти задворками, в ногах у нашего войска не путаться.

Передовые полки войска шли к Риге, и шли споро.

– Как твоей милости угодно, – сказал Петруха. – Где для них коней взять?

Оставленные на левом берегу бахматы были благополучно переправлены на правый и уже отъелись.

– Я велю дать им под верх смирных коней. А вы отыщите бритву, щетину обрейте, в немецкое платье опять обрядитесь…

– Опять бритву?! – хором воскликнули Ивашка и Петруха. И Шумилов, еле сдерживая смех, чуть не взашей вытолкал их с галереи.

Приказ воеводы был выполнен – в ночь Анриэтта, Дениза и их охрана отправились к Риге.

Анриэтта уже почти не хромала – у обозных лекарей нашлась отличная ядреная мазь, такой нестерпимой вони, что хоть помирай, но способная убрать воспаление что с конского, что с человечьего колена. Одежду себе подруги выбрали такую, чтобы сойти за дворяночек средней руки. Воспользовавшись добротой воеводы, прикупили и белья – лучшего, какое нашлось в глуши. Все увязали в два узла – как полагается беженкам.

Дорога заняла более суток, и к Икскюлю они выехали на рассвете. Дорога была забита телегами, повозками, попадались и кареты – лифляндские жители бежали под защиту рижских стен.

– Вот тут нам и расставаться, – сказал, обернувшись, Петруха.

– Благодарю, – ответила Анриэтта. – Помогите сойти с коня.

Петруха понял – не хочет прыгать, бережет колено. Он, перекинув ногу через конскую холку, ловко соскочил с бахмата и снял женщину с седла.

Дениза соскользнула наземь сама. Ивашка спешился и встал перед ней, не зная, как быть с руками – они вцепились в ременный повод мертвой хваткой.

– Даже не знаю, как вас за все благодарить, – сказала ему Дениза. – Я таких людей, как вы, очень редко встречала… Мне за вашу доброту и отплатить нечем…

Она смутилась – понятно же ей было, что тут уже не доброта, а совсем иное.

Ивашке тоже было страх как неловко. Есть вещи, о которых молодцы с девками не говорят, а коли такое дело вышло – сваху посылают. Тут же ближайшая сваха – в Друе, поди, и та какая-нибудь бестолковая…

Всю дорогу заговорить о самом главном собирался – до последней минуты дотянул. А слов-то подходящих и нет! Да и страшно – она там, у себя, во Франции, вроде княгини или боярыни, а он – кто?

Однако смелым Бог владеет. Эта поговорка вовремя пришла Ивашке на ум. Страшно было – чуть не до дрожи, а промолчишь – всю жизнь себя корить станешь, честить дураком и болваном…

– Домишко у нас в Замоскворечье, – сказал он. – Домишко невелик, да свой. Матушка там хозяйничает… сад хороший, яблоки, груши, вишня – все свое… сейчас в саду хорошо… лавочка стоит под старой грушей… качели можно повесить… матушка ждет не дождется… домишко еще хороший, крепкий… матушка кур развела… весной у нас – как в раю, все белым и розовым цветом цветет…

Эта несвязная речь по-голландски прозвучала еще более несуразно. Однако иначе Ивашка не умел – не знал, как нужно, и отродясь так не говорил ни с кем.

И Дениза не знала, как тут отвечать. Опять признаваться в своем замужестве? Так мужа, можно сказать, нет – у него другая, у него дети от другой, и встреча невозможна – не гоняться же за ним по всей Шотландии, и вряд ли он обрадуется, увидев безупречно верную супругу…

Вдруг она поняла – это знак, Господь дважды райского сада не предлагает.

Войти в этот сад без любви – пожалуй, грех. Но ведь и закрыть для себя ту дорогу, что ведет к любви, – тоже, наверно, грех?

– Я вернусь, – ответила она. – Я обязательно вернусь. И вот тогда…

– Тогда, – повторил Ивашка. Нужно было бы хоть за руку Денизу взять, но руки прилипли к поводу.

– Тогда… – тихим эхом откликнулась она.

И разве нужны иные слова?

– Пора, – сказала Анриэтта. – Пора, милая.

– Пора, – сказал и Петруха. – Светает.

Ивашка долго смотрел вслед женщинам, которые влились в поток беженцев и уже с кем-то завели разговор.

Петруха похлопал его по плечу.

– Эк тебя угораздило, – сказал он.

– Сам знаю…

Петруха сел в седло и перехватил поудобнее повод Анриэттиной лошади.

– Едем. У воеводы для нас, поди, еще дел – труба нетолченая! А ты – раскис, как нюня! Размазня! Нешто ей такой слюнтяй нужен?

– Иди ты в баню!

– Вот так-то лучше!

Ивашка улыбнулся.

– Кому война, а кому мать родна, слыхал поговорку? – спросил он. – А мне – так сваха! Поехали!