если это не так, каково будет его положение? Конечно, он не боялся предательства. Но что он может сказать Марион, встретившись с ней? Он будет только смешон. Не лучше ли избежать этой встречи?

Но его колебания длились всего несколько секунд. Ведь это, может быть, последний раз, и больше у него уже не будет возможности поговорить с Марион!

Эта мысль придала ему смелости. Он вышел из кустов и, видя, что Марион остановилась около веранды, тихонько подошел сзади и окликнул ее.

Марион, услышав его голос, в первую минуту забыла обо всем.

— Это вы, Генри! — воскликнула она, задыхаясь от радости, что видит его свободным и невредимым.

Вдруг она вспомнила, кому он обязан своей свободой, и дерзкие речи его спасительницы снова зазвучали у нее в ушах. Она смерила его холодным взглядом.

— Я, право, удивлена, сэр, — сдержанно продолжала она. — Мне казалось, что к этому времени вы должны быть уже далеко от этих мест.

— Да, должен, но…

— Вы можете, не колеблясь, сказать мне, что вас задержало. Я знаю причину. Ее угадать нетрудно.

— Марион!

— Я не сомневаюсь, что ваша спасительница скоро присоединится к вам!

— Значит, вы знаете, как мне удалось бежать? — воскликнул обрадованный Голтспер. Из слов Марион он понял только одно: она была у него в темнице; ему и в голову не пришло заподозрить здесь какой-то намек. — Вы были там? Вы видели…

— …ту, которая вас заменила, сэр. Неудивительно, что вы беспокоитесь о ее судьбе — она оказала вам большую услугу. Могу успокоить вас: она чувствует себя прекрасно, она горда своим подвигом… и вот только разве немножко беспокоится, как бы ей поскорее присоединиться к вам. Но вы не волнуйтесь! Она не заставит себя долго ждать. Такая смышленая девушка проведет и дюжину часовых!

— Марион!

— Я понимаю, вам досадно, что это не Бетси! Жаль, что она заставляет вас дожидаться, да еще в такой ливень!.. Ну, я бегу домой от дождя. Доброй ночи, сэр, или, если угодно, доброго утра!

— Марион! Марион! Не уходите! Не покидайте меня! Умоляю вас, выслушайте меня!

Эта отчаянная мольба невольно заставила Марион остановиться.

— Я ждал не ее, — сказал Голтспер, начиная понимать странное поведение Марион. — Я ждал вас, Марион, только вас!

— Такая жалкая ложь, сэр, недостойна вас, недостойна порядочного человека! Как вы могли ожидать увидеть меня здесь? О Боже! И я могла доверить свою репутацию этому человеку, который…

— Который отдаст жизнь свою, чтобы сохранить ее незапятнанной! Поверьте мне, Марион, ведь я только для того и остался, чтобы поговорить с вами. Я увидел вас изо рва, когда бежал. Разве я мог надеяться на такой счастливый случай! Я видел, как вы подошли к воротам и вошли в калитку. Я чуть не обезумел от счастья, когда подумал, что вы, может быть, пришли навестить меня! Я даже не могу… не могу сказать вам, что я почувствовал… у меня нет слов!

Марион впивала в себя эти слова, и сердце ее, оживая надеждой и радостью, тянулось к нему, как цветок тянется к солнцу.

Капюшон ее все еще был откинут на плечи, ветер трепал ее золотистые волосы, дождь бил ей в лицо, но она ничего не замечала. Голтспер нежно взял ее за руку и повел на веранду.

Глава XLVI

«БЕГИТЕ, БЕГИТЕ!»

Тишина после бури, день после ночи, солнечное сияние, прогоняющее мрак, пожалуй, только с этим и можно сравнить блаженное состояние влюбленных, переживших такие страшные мучения.

Для обоих это была минута чистейшего счастья, не омраченного никакими сомнениями. Оба даже забыли о том, что привело их к такому ужасному ослеплению и отравило их души ядом ревности. Но после первых минут самозабвенного восторга утихшие подозрения снова проснулись, и Марион вспомнила о цветах на его шляпе, а Голтспер — о злополучной перчатке.

Ни он, ни она не могли объяснить, что это значит. Марион помнила только, что она потеряла свою перчатку, что она долго искала ее и не нашла.

Шляпа Голтспера все еще была у него на голове. До сих пор он не имел возможности снять ее, так как весь день просидел со связанными руками.

Когда Марион сказала ему об этих цветах и он, сорвав шляпу с головы, увидел букет, на лице его выразилось явное недоумение; он молча выдернул цветы из-под пряжки и с негодованием швырнул их прочь. Марион не могла усомниться в его искренности, но, устремив на него грустный взгляд, она положила руку ему на плечо и сказала:

— О, мой Генри, мне страшно подумать… но что, если когда-нибудь вы так же поступите…

— Что вы хотите сказать, Марион?

— Вы знаете, что я хочу сказать, дорогой. Не заставляйте меня говорить. Неужели вы сами не догадываетесь? Ведь вы так умны!

— Дорогая моя, боюсь, что я недостаточно умен и плохо угадываю, что прячется в женской головке… а то я не стал бы…

— Чего не стали бы? — живо перебила его Марион. — Скажите, Генри!

— Не стал бы так долго медлить, не боялся бы сказать вам о своей любви.

Марион было отрадно услышать, что Голтспер уже давно любит ее, но эти слова невольно напомнили ей, что она первая открыла ему свое сердце.

Он и сам понял, как неосторожны были его слова, и поспешил переменить разговор:

— Так что же вы хотели сказать? Что я могу бросить так же, как эти цветы?

— То, что я подарила вам. Мою перчатку, Генри!

— О, если мне когда-нибудь придется бросить ее на землю, как эти увядшие цветы, клянусь вам, Марион, это будет вызов тому, кто посмеет оспаривать у меня право носить ее! А если это случится, Марион…

— Никогда! — вскричала она, нежно гладя его руку. — Никто, кроме вас, Генри, никогда не будет иметь этого права! Поверьте, поверьте мне!

Голтспер грустно вздохнул и молча прижал ее к своей груди. Если бы сердце Марион не билось так бурно и не помешало ей услышать этот вздох и если бы она в эту минуту могла видеть лицо своего возлюбленного, заглянуть ему в глаза, она, наверно, удивилась бы горестной складке, омрачившей его чело, и, несомненно, спросила бы, что означает этот вздох. Но она спрятала голову на его плече и думала о чем-то своем.

— Вы скоро покинете меня, Генри, — грустно промолвила она. — Я знаю, мы должны расстаться. Но когда же я теперь увижу вас? Вы уедете надолго?

— Я вернусь, дорогая, как только у меня будет возможность.

— Я хочу взять с вас одно обещание, Генри.

— Любое, Марион!