Стараниями Минпропа первый после прихода к власти партийный «съезд победителей» в 1933 г. в Нюрнберге прошел необыкновенно пышно и торжественно: на Цеппелиновом лугу маршировало 10 тыс. человек, на трибунах находилось 120 тыс. человек, торжественным маршем проходили отдельные партийные формирования; 45 тыс. участников имперской трудовой повинности прошагали с лопатами на плечах. После захода солнца были устроены грандиозный фейерверк и факельное шествие; огромная арена для построений подразделений партии была иллюминирована, десятки оркестров оглушали маршами, гимнами, кантатами; сотни зенитных прожекторов сходящимися в облаках лучами создали «собор света»: возникла иллюзия грандиозного замкнутого пространства, помещения, потолок которого образовывало небо. Все это создавало атмосферу внутреннего подъема и подавляло всякую возможность критической оценки происходящего. Именно на такой результат министр пропаганды и ориентировался. Геббельс так формулировал задачи своего министерства: «Если это правительство (правительство Гитлера. — О. П.) намерено никогда и ни при каких обстоятельствах не отступать, тогда ему нужно прибегнуть не к жесткой и прямолинейной силе штыка: с его помощью не создать за правительством прочного большинства на продолжительное время и не обеспечить уверенности в том, что оставшиеся вне влияния правительства 48% немцев не будут оппозиционными правительственной политике и в дальнейшем».

Следующие партийные съезды были оформлены с еще большей помпой и их пропагандистское воздействие трудно переоценить. Дабы не быть голословным, следует адресовать читателя к документальным кадрам, до нашего времени сохранившим наглядные примеры такого воздействия. Блестящий знаток истории нацистской Германии Алан Буллок указывал, что вряд ли можно найти более яркое свидетельство изощренности нацистской пропаганды, нежели фильм, снятый Лени Рифеншталь (немцы называли ее «Эйзенштейн в юбке») во время партийного съезда 1934 г. и называвшийся «Триумф воли». Этот фильм до сих пор поражает образным решением, многочисленными художественными и операторскими находками, в полной мере донесшими до нас степень эйфории и пафоса, царивших на этом съезде; легко представить, какое впечатление он произвел на современников.

НСДАП провела десять съездов — два первых в Мюнхене и Веймаре, а все остальные (1927, 1929, и ежегодно — с 1933 по 1938 гг.) — в Нюрнберге. В пользу Нюрнберга сыграло то обстоятельство, что в период Священной Римской империи германской нации он долго был «городом рейхстагов» (Stadt der Reichstage), что переделали в созвучное — «город имперских партсъездов» (Stadt der Reichsparteitage). Гитлер не скрывал своей любви к Нюрнбергу. Большую пропагандистскую ценность представляло то обстоятельство, что Нюрнберг от Средневековья до Ренессанса был одним из ведущих немецких городов, а в XIX в. он стал олицетворением патриотических идеалов. Лучшего места для демонстрации собственных политических идеалов, чем Нюрнберг — наследник Первого и Второго рейха — Минпропу найти было трудно. Нюрнберг (как Гамбург, Любек и Аугсбург) был свободным городом, подчинявшимся в свое время только императору. Важно еще и то, что Нюрнберг стал первым имперским городом, взявшим сторону протестантизма. В эпоху Просвещения и немецкого идеализма, которые были ориентированы на французские образцы, Нюрнберг оказался забыт и заброшен. В романтическую же пору начала XIX в. он вновь оказался в центре внимания и стал одним из национальных символов, каковым были «город ярмарок Лейпциг», «ганзейский город Любек», «город-порт Росток». Вагнеровские «Нюрнбергские мейстерзингеры» также подспудно взывали к национальному величию и «святому немецкому искусству». Бургомистр Нюрнберга на каждом съезде преподносил Гитлеру какой-либо символический подарок — на партийном «съезде победителей» (1933 г.) это была знаменитая гравюра Дюрера (уроженца Нюрнберга) «Рыцарь, смерть и чёрт»; на «съезде свободы» (1935 г.) — копия императорского меча, оригинал которого хранился в венском Хофбурге. После аншлюса Австрии Гитлер даже распорядился перевезти из Вены в Нюрнберг имперские инсигнии (речь идет об инсигниях Священной Римской империи немецкой нации, просуществовавшей почти 900 лет)[51]. В год возвращения инсигний в Нюрнберге завершился очередной партийный съезд — «съезд великой Германии», а на сентябрь 1939 г. был запланирован очередной партийный съезд под девизом «партсъезд мира», но ему не суждено было состояться: в сентябре вермахт уже воевал в Польше…

Интересно, что в 1973 г. место для проведения имперских съездов партии (Reichsparteitaggeldnde) было взято под охрану государства как исторический памятник. Оно вошло в список городских достопримечательностей; в 1999 г. в полумиллионном Нюрнберге побывало 1,3 млн. туристов.

Геббельсом были безупречно срежиссированы, оформлены и — что особенно важно — преподнесены общественности Олимпийские игры 1936 г., государственный визит Муссолини 1937 г.; огромный пропагандистский эффект имела инсценировка подписания Компьенского перемирия в музейном вагончике Фоша после поражения Франции в 1940 г. — в том самом вагончике, в котором было подписано перемирие 1918 г.; также значительный эффект имела процедура перезахоронения «мучеников движения» (в 1935 г.), погибших 8 ноября 1923 г. Их останки торжественно провезли через Триумфальную арку в Мюнхене и перезахоронили в специально отстроенном «Храме чести» на Королевской площади баварской метрополии. Все эти мероприятия были настолько профессионально организованы, что вызывали любопытство, а порой и воодушевление даже за пределами Германии.

Не следует, однако, думать, что поводы для режиссуры общественной жизни и настроений предоставлялись лишь по торжественным случаям — это не так. Дело в том, что каждый немец обязательно состоял («был охвачен») в какой-либо из многочисленных организаций партии или примыкающих к ней подразделений, а каждая из них, как правило, один раз в неделю (а на практике гораздо чаще) обязана была проводить собрания, на которых члены этих организаций подвергались интенсивному воздействию со стороны специально подготовленных инструкторов-пропагандистов. Простейшей и весьма действенной формой создания чувства общности на подобных собраниях были исполнение партийного гимна и торжественный внос знамен. Каждое мероприятие заканчивалось клятвой верности режиму и фюреру.

Одной из самых удачных находок и достижений пропаганды стали нацистские утренники («утренние праздники», Morgenfeier), устраиваемые в воскресенья по утрам как раз в то время, когда в церкви начиналась служба и добропорядочные бюргеры направлялись к заутрене. Первый такой утренник был устроен в июне 1935 г.; он транслировался по радио, а в 1936 г. в Берлине устроили первый доступный публике утренник. За два последних предвоенных года партийные пропагандисты устроили в некоторых гау по различным поводам (политические события или исторические памятные даты) множество утренников. Никакой «принудиловки» в посещении этих утренников сначала не было; они инсценировались как литургия, как замена посещения церкви. Нацистское руководство к этому стремилось вполне осознанно, например, в 1935 г. министр внутренних дел Вильгельм Фрик на партийной конференции гау Северная Вестфалия заявил о необходимости полной деконфессионализации общественной жизни Германии. С началом войны утренние праздники стали самостоятельной формой пропагандистской деятельности НСДАП, и одной из их целей стало достижение полной светскости немецкого общества.