Сам Кейел о том вечере помнил мало — лишь начало, — но после него долго мучился кошмарами. Еще дольше не мог ходить, а после еды и лекарств терпел острую боль в животе. Знахарка часто спускала ему кровь, поила его ядами и странными отварами, мыла в них же, и он терпел все. Он держался за жизнь так, словно ничего больше у него не осталось. Только сама жизнь.

И Лери… О Лери он спрашивал часто. Волновался, не узнал ли кто из детей, что это она направила знахарку к нему, и ждал ее. Она не приходила, но, пробегая с другими детьми мимо старого дома, всегда громко смеялась и что-нибудь выкрикивала друзьям, таким нехитрым образом сообщая другу, что с ней все хорошо. О том, что творилось все это время вне дома, Кейел не знал. Неразговорчивая знахарка всякий раз обрывала его вопросы, строго повторяя: что с таким скверным умом ему надо подчиняться, а не спрашивать. И он слушал ее. У нее он научился выживать с помощью молчания. И успел как раз вовремя.

В один из бесконечных солнечных дней входные двери затряслись от ударов. Но в дом единственной знахарки, творящей настоящие чудеса, жители вломиться дальше порога не посмели.

Кейел от страха забился под мешки с опилками и слушал скандал. Его мать потеряла жизнь в себе. В Солнечной все были убеждены, что это из-за скверного мальчика. Что он проклят, и это он стал настоящей напастью для несчастной семьи и всей деревни. Знахарка ругалась, угрожала духами, а затем долго убеждала всех, что проблема не в ребенке, а в настоях, которые пила беременная. Она точно припоминала всякий раз, когда предупреждала нерадивую мать о том, что только умеренные дозы укрепляют, а большие — разрушают. И жителям пришлось поверить и отступить.

— А потом они потребовали его обратно. — Ромиар улыбался, но в его улыбке не было ничего хорошего. — Виксартка уже не носила его на руках, не подмывала его и не убирала за ним кровать, но ходил он плохо. Пользовался веревками, которые она ему протянула по всему дому и двору. Он держался за них и так учился заново ходить. И соседи знахарки стали замечать, что мальчик изменился: молчаливый, вежливый, хороший — прямо не узнать. Все обрадовались — мол, скверна из него вышла. Со временем, правда, выяснилось, что не вся, но причуды были редкими, да и проявлялись по мелочам.

— Например? — спросила я, укладывая тяжелый затылок на мягкую обивку.

Ромиар фыркнул.

— Не поверишь: он избегал своих спасителей! И даже на простые вопросы мог не знать ответов. Другими словами, стал дураком.

— Мм… — протянула я, растягивая улыбку.

Может, устроить Хайко несколько торжественных ужинов на берегу полноводной реки?

— Ты меня хотя бы слышала? — Роми налег на стол, стиснул кулаки и нахмурился.

Лучше бы не слышала… Я потерла глаза и покачала головой. Его злость меня не тронула; и без нее паршиво было.

— От меня ты теперь что хочешь?

— От тебя? — удивленно переспросил он. — Ты говоришь, чтобы я отправил его обратно. Ты понимаешь, как он опозорил семью?

Он — их?..

— Думаешь, — продолжал Роми, — они живут с ним и не видят, что он не изменился, а всего лишь научился помалкивать? Да они теперь эту Лери…

Бум! Бум! Бум!

— …со всех сторон облизывать будут. А когда появится внук, думаешь они позволят…

— Заткнись! — Я вскочила с дивана.

Сердце заходилось в ударах; жар доводил до тошноты, а чертова пульсация в висках не позволяла расслабиться. Я прошлась взад-вперед по комнате, позволяя себе несколько секунд тишины и повторила спокойнее:

— Заткнись. — Остановилась и согнула руки в локтях. — Я все поняла. Они мечтают о ребенке. О хорошем ребенке. О правильном. О таком, чтобы все соседи завидовали, а они гордились! Ублюдки. Я поняла.

— Они не позволят скверному мальчику портить чистую душу.

— Я поняла! — Поднесся тыльную сторону ладони к носу, втянула воздух. Ромиар хмурился и ждал моего вердикта. — Ладно. А теперь я спрошу еще раз: что ты хочешь от меня?

— Позволь ему пойти с нами, — кажется, впервые он мягко просил, а не требовал или приказывал. Поднялся из-за стола и предъявил моему взору серые ладони. — Асфи, Кейел должен увидеть другую жизнь! Должен понять, что существуют другие города, где есть гильдии. У него масса интересных идей, о которых нельзя распространяться, но они могут быть полезны нам, исследователям, и мудрецам. Его оторвали от большей части Фадрагоса, и я хочу, чтобы он приобщился. Пусть идет с нами. Еще в Солнечной я сказал ему о том, что он был Вольным и что он может об этом вспомнить. Его волнует благополучие семьи — Лери и ребенка, — только поэтому он тут. Асфи, я виноват. Мне не известно, как тебе удалось вернуться из Васгора живой и без рабского клейма, не знаю, на что тебе пришлось пойти, но Кейел… Давай придумаем что-то, чтобы ему нашлось место среди нас. Позволь ему пойти с нами!

Я сдалась — будто у меня был выбор!

— Ладно. — Кивнула и вслед за болью, охватившей голову, сжала переносицу. — Пусть идет. Пусть идет, но он обойдется без артефакта. Ты знаешь, что я любила его прошлым. И поверь мне, он любил меня. Теперь все изменилось. Он будет…

…как балкор, которому пришлось занять чужую жизнь. Ему нельзя вспоминать о нас. Если вспомнит о том, какая в прошлом была его жизнь, то станет еще несчастнее.

— Это ужасно, — прошептала я.

— Да, Асфи, это все ужасно. Общество должно быть лучше, и мне обидно, что существа так недальновидны, — почему-то оправдывался передо мной Роми. — Представь себе, сколько по всему Фадрагосу может быть таких Кейелов.

Он снова опустился в кресло и замолчал, продолжая виновато смотреть на меня. Стало неловко.

— Пойду найду его, — отчиталась я. — Я обещала ему, что поговорю с ним.

— Не гони его, Асфи.

— Не буду. Обещаю.

Ромиар кивнул.

Я остановилась только на пороге, чтобы предупредить:

— После разговора с ним надо собраться вместе и обсудить дальнейшие планы.

Ромиар снова безучастно кивнул, так же глядя виновато, но уже на стол.

Слуги любезно подсказали мне, что Кейела надо искать в мастерской, организованной Елрех. Она выбрала самую дальнюю постройку на территории двора, приземистую, сделанную из камня, с узкими, но частыми оконцами, расположенными высоко. Под косой крышей свили гнезда птички, и птенцы щебетали без остановки. Крепкая деревянная дверь отворилась от легкого толчка и даже не скрипнула. В нос сразу проникли запахи знакомых трав, грибов, корений и зелий. В небольшом коридоре было начисто выметено, у входа громоздились мешки, дальше стояла различная утварь. Открыв следующую дверь, я вошла в саму мастерскую.

Кейел, стоя у длинного стола, мгновенно обернулся. Посмотрел на пыльные руки и мигом потянулся к полотенцу.

— Надо было позвать меня. Тут грязно, — сообщил он. И не поднимая на меня глаз, продолжил говорить, кажется, даже не задумываясь над словами: — Елрех скоро вернется от алхимиков. Я помогаю ей. Она упрямая, хватается за тяжелые мешки и ящики, перемалывает коренья на маленькой мельнице — и все сама.