Формальная демократия абсолютно бессильна, поскольку она является формой, средством, а не содержанием. Попытка превратить форму в содержание — это мутация, извращение. А главное — это путь к краху проекта «Модерн», который прочно связан с понятием «авторитарная модернизация».

Наконец, еще раз повторю, шахиды своими акциями проблематизируют и власть господина над рабом (вообще крайне проблематичную в XXI столетии).

И вот тогда происходит убийственная делигитимационная силовая судорога, которая и называется «секьюритизацией» или «восстанием кшатриев».

Повторю еще раз: кто-то возмущается, услышав, что спецслужбы — чекисты (КГБ) — это кшатрии. Мол, кшатрии — это только военные, которые умирают с честью. Но это негодование игнорирует два обстоятельства.

Во-первых, правомочность использования метафоры. Ведь не собираемся же мы буквально применять индийские архаические понятия к реальности XXI века.

Во-вторых, специфику войны. Если сводить кшатриев к лобовому представлению о рыцарской чести, то даже военная хитрость — это уже карма, несовместимая с кшатризмом. Разведка в тылу противника — тем более, поскольку надо мимикрировать, переодеваться. Но тогда давайте признаем, что негодующие военные разведчики (ГРУ) — тоже разведчики, как и их коллеги. Что они тоже притворяются, внедряются. И потому не являются людьми чести. А значит, не являются кшатриями. Для меня кшатрий как метафора, применимая к современности (не хочется усложненных слов, но если хотите, то нео- и пара-кшатрий) — это, скажем так, человек службы. Помните простую и очень культурно-репрезентативную песню советской эпохи?

Наша служба и опасна, и трудна.

И на первый взгляд как будто не видна.

Если кто-то кое-где у нас порой

Честно жить не хочет,

Значит, с ними нам вести незримый бой.

Так назначено судьбой для нас с тобой —

Служба дни и ночи.

Это была милицейская песенка. Конечно, смешная, агитационно-наивная. Но за ней — серьезное содержание. Оно определяется словом «СЛУЖБА».

Служба — вот что объединяет всех, кто действует на любом, зримом или незримом, фронте. Дробить это сообщество людей службы — аморально, глупо, контрпродуктивно. Видите ли, офицер Вооруженных Сил — это воин, а работник КГБ — шпион. А кто такой работник ГРУ? Тоже шпион? А офицер спецназа ГРУ? А десантник из разведбата? Нет уж, надели люди форму, дали присягу — и стали воинами. Служба становится судьбой.

Так должно быть на любом зримом или незримом фронте.

Рихард Зорге работал в глубоком тылу. И занимался не боевыми действиями, а много чем. В том числе вещами очень двусмысленными. Но это была его служба. Он не был развратником и пьяницей — он служил Родине. Он же не как Ставрогин предавался греху. Это не было ядром его бытийственности. Это было глубокой периферией. А в ядре находились долг и служение. Иначе говоря, служба.

Нельзя приравнивать человека, выполняющего служебное задание, к наркобарону Пабло Эскобару. Я никакого человека службы не могу приравнять к бандиту, даже если его служебный долг состоит в том, чтобы находиться в банде и участвовать в бандитских разборках.

Отмените это различие — и не будет службы. Существует «неволя и величие солдата», как писал Альфред де Виньи.

Служба требует ясности. Вот враг — носитель зла, источник беды. Это может быть интервент. Или преступник. Но, в любом случае, это враг. С ним ведут войну теми способами, которые позволяют добиться цели.

Но если (как это бывало в начале 90-х годов) на праздновании Дня милиции бок о бок сидят преступники и милицейское руководство — у каждого человека службы начинает что-то надламываться внутри.

Кто-то с этим надломом справляется, а кто-то нет. Но Дух службы покидает в большей или меньшей степени Дом службы, независимо от того, является ли этот Дом ведомством или отдельной личностью. Как только Дух уходит из Дома, в него приходит кто-то другой. Все понимают, что свято место пусто не бывает. Но разве пусто место бывает свято?

Сколько стоит любовь? Как только у любви появляется цена (хоть в сто баксов, хоть в миллион) — это уже не любовь, а оказание сексуальных услуг.

Сколько стоит долг?

Сколько стоит Родина?

Сколько стоит честь?

Пока есть долг, честь, Родина — у них нет цены. И только вокруг такого отсутствия цены может формироваться служба. Как только возникает цена, Дух службы покидает Дом службы. А в Дом приходит кто-то другой.

Казалось бы, все просто, не так ли? Так ведь не вполне!

Разведчик ведь является еще и представителем класса, элиты. У класса и тем более элиты есть особые функции. Хорошо ли, что они есть — это другой вопрос. Но они есть. И эти функции сопряжены с Духом игры. Как одно лицо будет сочетать в себе два Духа — Дух службы и Дух игры?

Предположим даже, что на время службы класс и элита освобождают своего представителя от элитно-классовых функций, пропитанных игровым духом. Может ли он освободиться окончательно? Да и освобождают ли его окончательно? А если не освобождают, то что происходит? Ален Даллес служил или играл? Точнее, он больше служил или больше играл? И за счет чего могли сочетаться в одной личности оба начала?

Это очень сложный вопрос. Развитое элитное самосознание (закрепленное с младых ногтей определенными институциональными формами) чревато подрывом Духа службы. Но если речь идет об адекватных формах элитного самосознания, то есть и компенсаторные механизмы.

Для представителя народа его страна, которой он служит в качестве воина, — это средство, с помощью которого народ длит и развивает свое историческое предназначение. Легче всего сказать, что для представителя элиты все происходит аналогичным образом, поскольку представитель элиты в каком-то смысле представитель народа. Но это не всегда так.

Элита может обладать своим представлением о смысле происходящего. Этот смысл может сильно расходиться с народным. Но сильно расходиться — не значит вступать в антагонизм. А главное, этот смысл все равно является Смыслом. Он не менее накален, не менее жертвенен. И игра подчиняется высшему элитному смыслу.

А вот если такого смысла нет, и элита, оторвавшись от народного смысла, оказывается лишенной другого смысла (как-то сопрягаемого с народным, при всей его инаковости), тогда она может стать жертвой игры. Сначала элите кажется, что своей игры.

Потом оказывается, что чужой игры.

Видимо, это и произошло с советской элитой. Выходцы из низов не успевали обрести подлинный элитный смысл. Но они уже отрывались от своего органического народного смысла. И удивительно быстро обучались игре. Конечно же, в самых примитивных формах. Но эта примитивность лишь усугубляла ядовитость осваиваемого.

Для человека службы все просто. Есть, например, тайные фонды для проведения тайных же операций. Если он использует эти средства, то это не превращает службу в бизнес. Потому что он использует средства для ведения войны, а не для личного обогащения.