– А что, у Кориса опять мятеж? Ты не говорил нам об этом.

Криос раздраженно сдвинул седеющие брови.

– Какой смысл? Там всегда кто-нибудь бунтует. Раздавить этот гадюшник еще никому не удавалось, но и опасности настоящей от них нет. Пастухи – они и есть пастухи. Пусть себе рвутся на соединение с Иммером. Вместе их и раздавим.

– Скажи мне, храбрый Криос… Только не надо от меня ничего скрывать, лучше мне сейчас узнать правду… – Далла стиснула пальцы – Есть у мятежников возможность… – она едва не сказала "победить", но вовремя спохватилась, – … преуспеть? Хоть самая малая?

Во взгляде Криоса явственно читалось презрение. Впрочем, снисходительное. Какого еще вопроса он мог ждать от женщины?

– Никакой! – отчеканил он. – Если все же Иммер двинется по обходной дороге, как князь Хатральский, это будет для него самоубийством. А если по прямой… Путь к Зимрану лежит через полдюжины городов, в каждом из которых стоит верный нам гарнизон. Мятежники будут разбиты в первом же сражении.

– А если нет? – вмешался Рамессу. – Что, если они вообще не станут штурмовать царские города, а пройдут мимо? В истории подобные случаи известны…

Всякая снисходительность во взгляде Криоса исчезла.

– Это лучшее, на что мы можем надеяться! Тогда царские гарнизоны, с нетронутыми силами, останутся у них в тылу. А сами мятежники, не имея возможности возобновить запасы провианта, будут ослаблены. Мы возьмем их в клещи и уничтожим. Но, скорее всего, на такое они не пойдут. Однако, даже если бунтовщикам и удастся захватить один или два города, силы свои они бесповоротно измотают. К Зимрану подойдет жалкая кучка бродяг…

– То есть ты собираешься встретить их на подходах к Зимрану? – спросил Рамессу.

– Да, – помедлив, сказал Криос. – Или даже в самом Зимране.

От внимания Даллы не укрылось это промедление. И что отвечал Криос с неохотой. Может, он далеко не так уверен в победе, как он пытается показать? Внезапно на Даллу снизошло озарение. Победа, поражение, бунтовщики, хатральцы – все это Криосу безразлично. Он не хочет воевать. Не потому что боится, вовсе нет, и не из-за старости – у таких людей нет возраста. Он не хочет воевать за женщину. Это ниже его достоинства.

– Следовательно, навстречу бунтовщикам ты не выступишь?

– Не вижу в этом необходимости. Это покойный Ксуф – да упокой его Кемош-Ларан среди лучших – мог бросаться, не разбирая дороги, туда, где слышится звон оружия. Я – не царь, я такого позволить себе не могу.

Далла все больше убеждалась, что ее догадка верна. "Ксуф мог позволить себе совершать глупости, поскольку он был мужчиной" – так следовало понимать его слова.

– Мы собрались не для того, чтобы обсуждать достоинства моего покойного супруга, как полководца, – медленно сказала она. – Тебе они прекрасно известны. Равно, как и то, что нынешний царь, мой сын, возглавить армию не в силах. В этом все и дело. Речь идет о достоинстве царской власти в Зимране…

– Вот именно, – подхватил Рамессу. Он понял, куда клонит Далла, мгновенно все просчитал, и счел за лучшее присоединиться. – Представь себе, как это будет выглядеть. Армия мятежников – а это все-таки армия, поскольку ядро ее составляет воинский гарнизон Каафа, движется через все царство. Прямиком к столице. Будто мы так слабы, что не можем оказать сопротивления.

– И отлично, если мятежники так подумают.

– Да, отлично, если так подумают Иммер и его присные. А если хатральцы и прочие дикари, тем более, что по твоим словам, граница остается открытой? Хуже того, подобное поведение властей может подтолкнуть к бунту тех князей и наместников, что пока еще сохраняют верность присяге. После того, что случилось из-за хлебных поборов, мы узнали цену этой верности. К тому ты сам сказал – беспокойно не только в Каафе, но и в других пределах Маона.

– Осторожность – достоинство казначея. А для воина – позор.

– О благородный Криос! Не сам ли ты всегда порицал покойного нашего царя за неосторожность и опрометчивость в решениях? И коли уж у нас речь зашла о позоре… Никто не сомневается в твоей победе. Но мятежники у стен Зимрана – это ли не позор для царской столицы?

Далла могла бы аплодировать своему управителю. Сама бы она ни за что не сумела бы привести таких убедительных доводов – и столь красноречиво. Она видела, что слова Рамессу возымели на полководца несомненное действие. Как видела и то , что Криос не намерен соглашаться. Пусть в душе он будет десять раз уверен, что Рамессу прав. Просто потому, что полководец никогда не признает правоту евнуха. Так же, как не признает правоту женщины.

Женщины…

Вот где главный довод.

– Ты ошибаешься, Рамессу, – сказала она.

Дряблые щеки евнуха дрогнули в недоумении – что он пропустил? А как же, подумала Далла с некоторым злорадством, этого ты сообразить не можешь, не так ты устроен.

– Речь у нас не о том, что мятежники подступают к Зимрану. А о том, что на царскую власть покушается женщина. Я ношу царский титул, но я – всего лишь вдова царя и правительница при сыне. Это не подрывает основ власти. А самозванка хочет править сама.

– Это затея Иммера. Иммер и хочет власти.

– Верно. Но ты сам сказал – без самозванки он ничего бы не предпринял. Бунтовщики идут за ней, а не за Иммером. Ты понимаешь, что это значит? Это не только бунт против царя. Это Хаддад и Никкаль поднялись против Шлемоносца и Мелиты.

– Об этом пусть заботятся жрецы, – возразил Криос. Но Далла видела, что его удалось задеть. Ей в сущности, сейчас было все равно, старая вера или новая, и какие нравы будут господствовать в Зимране. Ей было нужно, чтобы Криос уничтожил эту женщину, угрожавшую лично ей. Но Криосу покушение на исконно зимранские ценности было не так безразлично.

– Нирцы! – пробормотал он сквозь зубы, – Эти возомнившие о себе ублюдки … жалкие твари… Среди них испокон веков не было ни одного достойного воина. Зато они злопамятны…

– И опять ты прав. Злопамятны и злоязычны. И я больше всех страдаю от их грязной клеветы.

– Войну языками не выиграешь.

– Ты совершенно справедливо напомнил мне, благородный Криос, что не стоит много разговаривать… Я оставлю вас, советники мои. Здоровье царя требует моего присутствия.

Распрощавшись с Криосом и Рамессу, Далла вернулась к себе. Она не сомневалась, что Криос быстро дозреет до нужного ей решения. Его презрение к женщинам не раз играла царице на руку. Так, Криос не стал доискиваться до того, что именно произошло в Маоне. Женщинам положено делать глупости – они их и делают. Если до Криоса дошли разговоры о том, что царица – ведьма и отравительница, он наверняка не потрудился это опровергать. Он просто отмахнулся, процедив сквозь зубы: "А, бабьи бредни". Рамессу – другое дело. Он сунул нос везде, где можно и где нельзя. Но покуда они нужны друг другу, он будет молчать. Происхождение царицы, до тех пор, пока она занимает свой трон, для управителя не имело значения. А вот для Криоса… нет, пожалуй, для Криоса тоже. Какая удача, что в Зимране принимают в расчет только родство с отцовской стороны! Мятежники могут сколько угодно надрывать глотки насчет того, что Далла – не дочь Тахаша, верность Криоса это нисколько не поколеблет. А вот если кто-то из них заикнется, что Пигрет – не сын Ксуфа, тогда неизвестно еще, кто для нее будет хуже – Криос или этот приграничный Иммер. До сих пор никто из мятежников до такого не додумался, но Далла уже привыкла к тому, что самые страшные ее опасения имеют обыкновение сбываться. Поэтому мятеж нужно уничтожить в зародыше. До того, как бунтовщики приблизятся к Зимрану. У Криоса достаточно сил и опыта, чтобы это сделать.