– Вот это, – сказал Арзо, – сама гостиница. К ней ведет единственная дорога. Плюс – можно пройти по тропам здесь, здесь и здесь. Через неделю пойдет «зеленка», горы превратятся в лабиринт. Пока Красный Склон не входит в основной маршрут делегации. Она якобы уезжает вечером в Торби-калу. Это значит, что на охрану гостиницы отрядят человек пятнадцать. Расставят снайперов по ближним точкам. Как только станет известно, что Углов едет на Красный Склон, ГРУ выбросит в горах секреты. С вертолета. Пять или десять секретов, по три-четыре человека, и группы поддержки. Группы перекроют ближние тропы. Плюс – вертолеты над Красным Склоном. Если нам повезет, и Углов сообщит о визите слишком поздно, ГРУ не успеет выбросить ничего, кроме этих секретов.

– И что ты предлагаешь? – спросил Арсаев.

– Твои люди сядут в горах заранее. Я покажу им позиции, на которых они смогут отследить и десант, и снайперов, и снять их в момент «Ч».

– А где будут твои люди?

– Разве я не сказал? – удивился Арзо. – Они будут охранять Углова.

В комнате воцарилось тяжелое молчание. Ашурулав и Абдурахман сидели, не шевелясь. Ваха рассматривал командира спецгруппы ФСБ непроницаемыми черными глазами с фиолетовыми просверками.

– Одним словом, – вкрадчиво сказал Ваха, – ты предлагаешь, чтобы я, и Абдурахман, и наши люди, мы все собрались в горах в одном месте, о котором точно будешь знать ты. И ждали бы русских вертолетов, которые раздолбают с воздуха то, что останется от нас после того, как мы попадем в твою засаду.

– Ты боишься? – спросил Арзо.

– Я боюсь только Аллаха, – последовал немедленный ответ, – а тебе я не доверяю. Что ты сделал в этой жизни, чтобы тебе доверять? Есть ли хоть один человек, который тебе доверял и остался в живых?

Арзо резко встал.

– Я вернусь завтра, – сказал он, – в это место или любое, которое ты назовешь. Хочешь – рискни, а хочешь – всю оставшуюся жизнь взрывай «Газики».

Дверь за Арзо оглушительно хлопнула. Он вышел на крыльцо. Уже вечерело; на дворе был апрель, но в горах было еще холодно. В ноздри Хаджиеву ударил пряный запах сена и навоза. Этот запах всегда напоминал ему о детстве. В детстве осталось большое село с мечетью на главной улице, мечетью, к которой по пятницам приезжала белая «Волга» секретаря райкома, звенящие колокольчики овец на горных склонах, и русские туристы. Возле села проходил пеший туристический маршрут, от Торбикалы к горному озеру с темно-синей водой, такой прозрачной, что в озере можно было видеть каждую рыбу и каждую песчинку на глубине в пятьдесят метров, и группы смеющихся студентов очень часто заходили в село, а то и ночевали в нем, если ночь была холодной. Их всегда кормили и укладывали в лучшем месте, и в те годы ни одна дверь в селе не запиралась на ключ, а сразу за домом Арзо начинались колхозные сады с низенькими крепкими яблонями, высаженными в шахматном порядке и огромными, с детскую голову, бело-желтыми яблоками, которые собирали в сентябре.

Арзо по-прежнему жил в селе, но в его дворе больше не пахло навозом и сеном. Та м пахло соляркой и оружейной смазкой, а бывший колхозный сад был беспощадно вырублен на сто метров вглубь, и автоматчик на вышке смотрел, чтобы никто не подобрался по обнаженной земле к дому Хаджиевых.

Арзо некоторое время стоял на пороге, вдыхая горный воздух, а потом пересек двор и постучал в окошко белой «Нивы». Дремавший за рулем Булавди встрепенулся и завел мотор. «Нива» стояла около курятника, в самой глубине двора, и случайно или намеренно, но выезд к воротам был перегорожен белой «Шестеркой», возле которой стояли два щуплых и, на первый взгляд, невооруженных паренька. Арзо подошел к парням и сказал:

– Отгоните машину.

Парни ничего не ответили, а продолжали исподлобья изучать его. Взгляд у парней был совершенно стеклянный, в точности как если бы вместо глаз у них были бусинки, которые вставляют в чучела птиц. Эти люди, несомненно, знали, кто такой Арзо, и знали, что Арзо – никто перед Аллахом. По загривку Хаджиева прошла легкая дрожь. «С кем я связался?» – подумал он. Парни стояли, не двигаясь, а потом за спиной Хаджиева хлопнула дверь, и парни, повинуясь невысказанному приказу появившегося на крыльце человека, сели в машину. «Шестерка» заурчала и медленно отъехала.

Арзо, не оглядываясь, сел в «Ниву». Ворота со двора были по-прежнему закрыты, и Арзо не торопился уезжать. Он просто сидел, спустив стекло, и, чтобы занять руки, игрался с пистолетом: то вставлял, то вынимал пустую обойму. Прошло минуты две, прежде чем Арзо сквозь шум мотора услышал шарканье шагов по гравию, и мягкий баритон за его спиной спросил:

– А как ты меня нашел?

Арзо неторопливо сунул руку за пазуху и вытащил фотографию. На фотографии был изображен лопоухий паренек лет семнадцати. Под глазом у него красовался изрядный синяк, а на лбу, если присмотреться, можно было увидеть красные точки от ударов током. Паренька взяли люди Арзо два дня назад.

– Он рассказал, – промолвил Арзо.

Арсаев несколько секунд глядел на фотографию.

– И долго ты спрашивал?

– Минут пять.

Арсаев протянул фотографию обратно и вполголоса приказал:

– Убей его.

Ворота со двора распахнулись с натужным скрипом, открывая путь на грязную, укатанную БТРами улицу, и Арзо понял, что он получил то, за чем он приехал.

И даже более того. Во всей истории о том, зачем Арзо понадобилась помощь Арсаева, было здоровенное белое пятно. Этого пятна Ваха не заметил.

* * *

Полковник Аргунов, ветеран «Альфы» и новый начальник службы безопасности первого вице-премьера Углова, шел по широкой, вдавленной в жирную почву предгорий колее, и склонившиеся над колеей ветви набухали почками, похожими на крошечные гранаты.

В тридцати метрах перед Аргуновым, по той же колее, шел худощавый кавказец, с автоматом через левое плечо и заправленным за пояс пустым рукавом, а еще дальше впереди, уже через шестьдесят метров – еще один, тоже худой, гибкий и быстрый, как готовая к броску гюрза, с черной шапочкой на голове и свисающей из-под нее лапкой рации.

Арзо Хаджиев и Джамалудин Кемиров.

Полковник Аргунов никогда не предполагал увидеть их вместе, и он снова задал себе вопрос, был ли он прав тогда, семь лет назад, когда сделал вид, что верит истории о сдаче Хаджиева в плен.

Волка не приучишь к манной каше. Хороший чеченец – мертвый чеченец. Полковник Аргунов обыкновенно придерживался этого нехитрого правила, и, надо сказать, за всю его карьеру в Чечне оно его ни разу не подводило. Таковы были факты биологии. Если вы выслали целый горный народ, и половина его перемерла по теплушкам и ссылкам, вы никогда не усмирите его и никогда не купите у него прощения. Был один народ – стал другой. Вырезать. Вырезать к черту всех, как делал Ермолов, и место засеять бурьяном.

В основной части отряда люди двигались на расстоянии тридцать-сорок метров друг от друга, так, чтобы очередь из засады не могла накрыть больше одного человека, и кроме тех, кто шел по собственно колее, были еще две группы, в пятидесяти метрах справа и слева. Еще одна группа разведчиков шла по тропе немного выше. Из небольшого отряда только пятеро были чеченцы и русские, а остальные были люди Джамалудина, и сегодня утром Аргунов был поражен тем, как быстро, в течение двадцати двух секунд, эти ребята вылетели из казармы и построились по крику ротного, полностью снаряженные к бою. Аргунов хорошо помнил, как эти люди воевали в 99-м и 2002-м. Они воевали храбро, но это было ополчение, а не спецназ. Теперь это был спецназ, а не ополчение.