Горничная тихо прикрыла за собой дверь, оставив Грейс сидеть за туалетным столиком в ночной сорочке и с распущенными волосами. Охваченная ностальгией, она поглаживала пальцами блестящий ярко-синий с золотом шелк халата, купленного ею в Каире. Она отчетливо помнила тот день, один из первых ее набегов в город.

Она вспоминала беспорядочные, людные переулки базара, где приходилось пригибаться, чтобы не задеть висящие над головой товары: цветочные гирлянды, ожерелья, медную посуду, ткани, веревки и лекарственные травы. Она чувствовала запах пыли и пряностей, лошадей и верблюдов, экзотический аромат благовоний и крепкого кофе.

А сколько новых впечатлений: буйство красок в ярком свете солнца, множество голосов на разных языках, мужчины, скрестив ноги, сидящие на земле, торгуясь. Как бы ей хотелось рассказать обо всем этом Диккану. Ей казалось, он любил истории о путешествиях.

За открытым окном легкий октябрьский ветерок прошелестел листвой. Небо, переливчато-синее, как часто бывает осенью, освещала одинокая звезда. Солнце зашло, и начиналась долгая Ночь. Именно ночи больше всего пугали Грейс. Во сне к ней приходил Диккан, шептал на ухо слова, боготворил ее тело, разбрасывая перед ней, как розовые лепестки, обещания, которым не суждено было сбыться.

Именно ночью Грейс призналась себе, что мечты, так долго помогавшей ей жить, уже недостаточно. У нее был дом. Была своя маленькая семья. Было множество украшений, собранных за долгие годы. Но она забыла, как быть счастливой. Диккан забрал это чувство с собой.

— Не поделишься своими мыслями? — раздался позади голос.

Он казался таким реальным, что Грейс вскрикнула. Ее сердце учащенно забилось, и грудь сдавило. Она посмотрела в зеркало, вглядываясь в тени за спиной. Она испугалась, что сама вызвала эту иллюзию из небытия, чтобы скрасить свое одиночество. На глаза наворачивались слезы, и ей было трудно дышать.

И это ощущение Грейс тоже унаследовала от своего недолгого брака. Теперь она научилась плакать. Она плакала, узнав о дяде Доусе, плакала, достав из ящика свою первую подушку. И теперь она боялась заплакать из-за обычного миража в темноте.

— Уходи! — громко сказала она, словно могла отпугнуть свои жалкие мечты.

— А если я не уйду?

Грейс крепко зажмурилась, отчаянно пытаясь собраться с мыслями. Ее била дрожь, а сердце все так же быстро стучало.

— Открой глаза, Грейси, — сказал он, и она повиновалась.

Она уже приготовилась к разочарованию, но вместо этого ее ждало потрясение. У нее перехватило дыхание, и она почувствовала, как оттаивает. Диккан вышел из тени на свет.

Он выглядел уставшим. Его черное пальто и замшевые бриджи были помяты, что прежде невозможно было даже представить.

— Что ты здесь делаешь?

— У меня появилось немного времени, и мне надо было кое-кого увидеть.

Ей казалось, сердце вот-вот выскочит у нее из груди.

— Правда?

— Правда. Есть только одна проблема. Похоже, обезьяна облюбовала мою кровать.

Грейс не выдержала и рассмеялась, сама себе удивляясь.

— Не говори глупостей. Мистеру Питту ты больше не нужен, ведь теперь Ручи и тетя Доус кормят его кексами и лакрицей.

Его глаза блестели от радости и чего-то такого, что Грейс боялась назвать.

— Плохо дело, если нельзя положиться даже на свою обезьяну.

— Диккан. — Он был так близко, что у нее перехватывало дыхание и накатывала радость от воспоминаний. — Зачем ты здесь?

Он подошел к ней и коснулся подбородком ее макушки.

— Кажется, мы все еще не разрешили один маленький спор.

Грейс не могла ответить. Желание, смешавшееся с ужасом, мешало ей вымолвить слово. Но кажется, слова были не нужны. Не спрашивая разрешения, Диккан наклонился и обхватил руками ее грудь.

Грейс замерла от ужаса. Ее тело пронзило сладостное ощущение. Но это было так неожиданно, что она стояла, словно парализованная. По телу пробегала дрожь. Диккан принялся покусывать мочку ее уха, целовать волосы, гладить грудь. С каждым мгновением остатки ее здравого смысла улетучивались.

Она была уже готова сдаться, но усилием воли оттолкнула его и повернулась к нему лицом. Полы ее длинного халата разлетелись. Ноги Грейс так ослабли, что она была вынуждена схватиться за край стола.

— Я хочу знать, чего ты хочешь.

Его глаза чуть расширились, но он улыбался, и решимость Грейс все ослабевала.

— Правда?

Она выпрямилась, собрав в кулак все свое достоинство и гордость.

— Да.

— Полагаю, ты уже успела украсить весь дом своими сокровищами?

Грейс была по-прежнему напряжена и пыталась понять, к чему он клонит.

Диккан с улыбкой огляделся по сторонам.

— Почему ты не достала все эти вещи, когда мы обустраивали наш городской особняк? Тогда я бы оттуда никогда не уехал.

Грейс открыла рот от удивления.

— Тебе нравится?

— У тебя, случайно, не найдется места для моих ящиков? — спросил Диккан, оглядывая яркие краски в комнате. — В основном из Османской империи, но есть кое-что из России, Финляндии и Греции. Я хранил их и ждал, пока у меня не появится свой постоянный дом.

Грейс дотронулась до его руки.

— Ты пытался защитить меня. Конечно, все было бы проще, если бы ты мне обо всем рассказал.

— Как я мог… — Он не договорил. — Но ты права. Я должен был обо всем тебе рассказать.

Диккан долго смотрел на нее, не говоря ни слова. Наконец на его лице снова появилась лукавая улыбка.

— Кажется, я видел в твоих ящиках майолику.

— Она в столовой. — Грейс неуверенно перевела дух. — А теперь тебе пора идти. Мы уже не женаты, и мне не нужен роман.

— И мне тоже, — ответил он. — Больше не нужен.

Он попытался обнять ее, но Грейс отпрянула, как молодая лошадка.

Должно быть, Диккан это заметил, потому что на его лице появилась радостная улыбка.

— Мне следовало бы знать, что ты захочешь, чтобы были соблюдены все формальности. — Он сунул руку в карман, вытащил оттуда коробочку и опустился на одно колено.

Грейс пыталась отодвинуться, но Диккан схватил ее за руку.

— Грейс Джорджиана Фэрчайлд, ты согласна спасти этого несчастного бездельника и выйти за него замуж?

Ее мысли путались. Она еле стояла на ногах. И была не в силах отвести взгляд от лица Диккана, полного надежды, посмотреть на маленькую коробочку в его руке.

— Прекрати, — прошептала она, борясь с болью. — Прошу тебя… Я не могу. — Она прижала ладонь ко рту, словно хотела удержать вот-вот готовые вырваться наружу надежды, мечты и страхи.