Нюрнберг, родина Дюрера, был городом протестантским. А сам он – нет, он был абсолютно против Лютера. Вообще, верхушка европейского гуманизма Мартина Лютера не принимала. Но Лютера очень поддерживали саксонские герцоги. Они давали ему приют, они его не выдали Ватикану, когда Ватикан вызывал его на ковер. Он его у себя держали. И был один величайший художник немецкого гуманизма, Лукас Кранах. Благодаря ему остались портреты Мартина Лютера, его жены, отца, дочерей. Все портреты остались благодаря кисти Лукаса Кранаха, который вроде бы был даже с ним в каком-то родстве.

Лютер по многим показаниям был Дюреру неприятелем. Конечно, одна из самых главных точек расхождения – это то, что лютеранство было иконоборческим. Оно игнорировало изображение, изобразительное искусство. Ничего не поделаешь, Дюрер был художником. Иконоборчество лютеранства, отсутствие живописи в церквях было, конечно, несовместимо с его представлениями о культуре и о жизни художника. Но были и многие другие причины. И когда он умер, знаменитый человек, его друг Виллибальд Пиркгеймер писал, что в его ранней кончине (а умер он молодым человеком 56 лет) сыграло очень большую роль то, что он не принимал того, что делалось в его время: он не принимал Лютера, он очень страдал от ситуации в Германии и в мире.

Вернемся к этому магическому квадрату, от которого мы отвлеклись. Во времена Дюрера, позднего Средневековья (знания еще были связаны все-таки со средневековыми знаниями), абсолютный ремесленник, законченный, завершенный – это был тот человек, который делал шар. И точно так же высшей степенью интеллектуализма абсолютно ученого человека обладал тот, кто знал теорему арабского ученого Авиценны (Ибн Сины) о сумме углов многоугольника, где ни один угол не равен другому. Вот этот кристалл, который показывает Дюрер во втором поясе познания, это и есть многоугольник, где ни один угол не равен другому. Это пластическое выражение теоремы Ибн Сины.

Дюрер не только знал эту теорему, которая была написана в математической комнате арабских эмиров в Гранаде (в Альгамбре есть математическая комната, где по стенам орнаментом написана теорема Ибн Сины). Дюрер эту теорему сделал не геометрией, а стереометрией, он перевел ее в фигуру. И эта фигура оказалась магическим кристаллом.

Более того, он делает предположение, по всей вероятности, что этот кристалл существует в природе, его можно добыть, рядом с этим кристаллом лежит молоток геолога – то есть он добывается не алхимическим, а естественным путем. Рядом стоит тигель алхимика, небольшой сосуд, где идет процесс трансмутации. То есть «Меланхолия», его резцовая гравюра, является собранием всего ремесленного, интеллектуального, духовного опыта эпохи.

Этот магический кристалл, образ переведенной теоремы Ибн Сины, этот мальчик с крылышками – может быть, амур, но, скорее всего, не амур: это душа, это вечно повторяющаяся история человеческих чувств. Вечно, во все времена одно и то же, читаем одну и ту же книгу, постигаем и не постигаем.

Ну и наконец, третий пояс – это нечто невероятное, потому что третий пояс начинается со второго. Мы уже во втором поясе видим с правой стороны очень большую башню. Она находится с правой стороны гравюры. Она уходит вверх, она обрезана, она никогда не кончается. К ней приставлена лестница, эта лестница тоже уходит в небо, тоже никогда не кончается. А на этой башне мы видим два замечательных предмета. Один предмет – это песочные часы, а второй – это магическая таблица Дюрера. По горизонтали, по вертикали в любом сочетании мы получаем число 32. Еще выше мы видим колокол, веревка от которого уходит за пределы гравюры.

Остановимся на этой башне. Это образ, это символ, это очень старинное представление о башне. О ней очень много можно говорить. И о Вавилонской башне, и вообще о башне, которая никогда не может быть достроена, потому что она и является символом непознаваемости в познании. Она указывает на то, что есть вещи, которые познать можно – это первый ряд. Есть вещи, которые нужно познать ученому человеку, а есть вещи, которые непознаваемы. Познание бесконечно, оно безгранично.

На французских двурогих, двубашенных соборах западный портал всегда двубашенный. Это характерно именно для французской готики. Они всегда разные, разные и недостроенные. Кажется, что их строительство прекратилось на каком-то определенном уровне. Эти башни, колокольни, невозможно достроить, потому что познания безграничны. Вот эта башня и есть символ, образ безграничного познания. О каждом из этих символов мы можем рассказать самые удивительные истории, которые ведут к аналогии и библейской, и мифологической, и магической, и алхимической. Конечно, Дюрер был связан с алхимией, как с алхимией были связаны все его великие современники. Что такое алхимия? Мы к алхимии возвращаемся, да и вернемся. Ничего страшного в этом названии нет. Алхимия – это соединение воедино, это интегрированные знания, а что вообще хорошего в дифференцированном знании? Что такое гемоглобин – знаем, изучаем гемоглобин. А может, у нас этот гемоглобин указывает на целый ряд разных заболеваний в нашем организме? Алхимия – это интегрированные знания. Собственно говоря, наука алхимии выражает идею учения о единстве мира.

Мы очень зацикливаемся на том, на чем, вероятно, зацикливались и они, – на добывании золота. Если подумать, то мы его добываем еще более алхимическим путем превращения, нежели это делали научные алхимики. Они были зациклены на магическом кристалле. Но все открытия делались алхимиками, это были настоящие ученые, они просто владели всеми знаниями сразу, эти знания были интегрированы. По всей вероятности, наука будет идти к этой интеграции, то есть к алхимии, но просто на другом этапе. Это очень серьезная вещь. И то, что о ней ходят разные невежественные слухи, это ничего еще не значит. Дюрер, как очень большой ученый, как и Леонардо, который экспериментировал с ртутью и занимался зеркалами, конечно, был алхимиком. Леонардо много еще чем занимался, о чем мы говорить не будем. Это очень большая наука.

Короче говоря, познание человека безгранично, и алхимия тогда была единственным путем познания. Дюрер знал, что познание бесконечно и включает в себя не только ремесленный и интеллектуальный уровни, но и уровень магический. У него магические таблицы висят, и у него висят песочные часы. Песочные часы у него в каждой гравюре.

Песочные часы держит дьявол перед лицом рыцаря. Песочные часы висят на стене в келье святого Иеронима. Впрочем, это не келья святого Иеронима, а это кабинет самого Дюрера, это он в образе святого Иеронима, погруженный в занятия, он просто воспроизвел свой кабинет в Нюрнберге. И очень большое значение песочные часы имеют в «Меланхолии». Эти песочные часы повторяются бесконечно. Конечно, они имеют очень большое значение. Сейчас песочные часы нужны в медицине. Песочные часы – это выражение образа времени.

Здесь надо отметить очень любопытную вещь. В начале XX века гениальный писатель Томас Манн, который и по сей день остается одним из величайших писателей мира, написал роман «Доктор Фаустус». Это роман о немецком композиторе Адриане Леверкюне, о музыкальном гении XX века. И одна из самых центральных сцен в романе – это приход его, того, кто у Булгакова в «Мастере и Маргарите» называется Воланд. Сатана ли, черт ли, который пришел к Ивану Карамазову, – одним словом «он».