– Теперь мне правда захотелось ее увидеть.

– Увидишь. Мне и самому любопытно. Куда ты ездила?

– В тот магазинчик, куда первый раз приходила с вопросами про «Хаундс». – Она бросила подарок в кресло, сняла куртку, села рядом с Гарретом и положила руку ему на плечо. – Я с ней познакомилась. С модельером.

– Она здесь?

– Скоро уедет.

– Биг-Энд искал то, что было у него под самым носом?

– Думаю, тут был элемент игры, когда что-то прячется на виду, но ей эта игра нравилась. Она выполняла для Бигенда ту же работу, что и я, и для нее это больная тема.

– Нашла родственную душу?

– Я никогда не питала к нему такой острой ненависти. Мне кажется, весь ее путь во многом определился желанием быть как можно дальше от Бигенда.

– Моральные уроды достаточно титанического масштаба, – сказал Гаррет, – вполне могут стать объектами религиозного чувства. Антисвятыми. Их ненавидят со всей силой праведной злобы. Тратят жизнь на возжигание свечей. Я бы тебе не советовал.

– Знаю. Он не вызывает у меня отвращения, как у некоторых. В нем есть некая стихийная сила. Опасная для окружающих. Вроде волн-убийц, про которые ты рассказывал в Нью-Йорке. Сейчас он мне менее симпатичен, но, подозреваю, это из-за того, что в нем проявилась слабость, уязвимость. Ты знаешь, что там у него такое с Чомбо?

– Без понятия. А в целом согласен. Он уязвим. Грейси и Фоли, Милгрим и Хайди, ты и другие невольно подняли волну-убийцу, которую невозможно было предвидеть. У него, впрочем, есть одно большое преимущество.

– Какое?

– Он заранее убежден, что такое в порядке вещей. Покажи ему волну, и он попытается ее оседлать.

– Думаю, ты такой же. И это меня пугает. Мне кажется, ты сейчас как раз оседлал волну.

Гаррет заправил ей за ухо выбившуюся прядь.

– Потому что это касается тебя.

– Знаю, – ответила Холлис. – Но еще и потому, что тебе это по кайфу.

– Да. Поэтому. Но дальше так не будет. Я это понял, причем еще до твоего звонка. Прочел на больничном потолке. И то же со стариком. Мне все стало ясно, когда он прислал мне это. – Он похлопал по черному квадрату. – Вещь. Может быть, самая значительная в его жизни. Я даже понятия не имел, что такое бывает. Фантастический потенциал для некоего великого свершения. И старик отдал ее мне, чтобы я вытащил из беды свою девушку и ее ненормального шефа.

Холлис заметила на прикроватном столике, рядом с телефоном, фигурку синего муравья.

– А где GPS из него? Не хотелось бы его потерять.

Гаррет взглянул на часы:

– Должен сейчас приближаться к Амазонке. На корабле.

– К Амазонке?

Он улыбнулся, приобнял ее.

– Курьером. Медленно. Если за ним следит мистер Биг-Энд, он поймет шутку. Если кто другой, решит, что ты укатила на Амазонку.

– Кто-то положил его ко мне в сумку перед моим отъездом в Париж.

– Персонал.

– Здесь?

– Конечно.

– Мне уже страшно.

– Но я об этом подумал. И я постоянно в номере, что упрощает дело.

– Кто у тебя тут был?

– Чарли.

– Седой азиат в шотландском берете?

– Чарли.

– Он в ширину больше, чем я в высоту.

– Гуркх. Они часто с возрастом раздаются. Настоящее сокровище. Как ты можешь заниматься здесь чем-нибудь неприличным, когда все эти деревянные головы таращатся?

– Не знаю, не пробовала.

– Интересно, – заметил он.

Милгрим вышел из душа в брогах «Танки и Тодзё» на мокрые босые ноги и драном махровом халате (некогда в яркую рыже-зеленую полосу, теперь – неопределенного цвета). За ним вышла Фиона, закутанная в спальный мешок. На ногах у нее были огромные мужские вьетнамки. Милгрим надеялся, что она не подцепит грибок. Что оба они не подцепят. Бетонный пол в душе был скользкий, в какой-то мерзкой слизи, вода лилась то ледяная, то кипяток. И свет действительно не горел, чему Милгрим только радовался. Ему страшно было думать, как он выглядит сейчас со спины, в халате и в брогах, освещенный тонким лучом яркого Фиониного фонарика. Полотенец в душе не было.

Они пробрались через минное поле пластмассовых стаканчиков и разобранных железяк в мастерской Бенни.

В лас-вегасовском кубе Милгрим забрал свою одежду и ушел переодеваться в микротуалет. Ушиб локоть, вытираясь халатом, от которого немножко пахло бензином.

– Вот, – сказал он, протягивая Фионе халат через чуть приоткрытую дверь. – Еще не совсем мокрый.

Он до сухости вытерся швейцарским полотенцем Бигенда и начал одеваться. Куб и уборную наполнил чуть скрежещущий сахарский призрак Джими Хендрикса.

– Алло? Да, сейчас. – Голая бледная рука Фионы передала ему айфон. – Тебя.

Милгрим взял телефон:

– Алло?

– Задание, – сказала Уинни.

Милгрим от растерянности не нашелся с ответом.

– Вы мне не отчитались.

– Я его видел.

– И?

– Не думаю, что он работает на такую фирму, про какую вы говорили. Мне показалось, он молодой человек Холлис.

– С какой стати Бигенду нанимать ее молчела?

– Это его манера, – сказал Милгрим уже увереннее. – Он предпочитает любителей. Я много раз от него слышал. – Ему по-прежнему было странно говорить кому-нибудь правду хоть о чем-нибудь. – Он не жалует… – тут пришлось напрячь память, – «спецов по коммерческому шпионажу».

– Нанять любителя в его положении – самоубийство. Вы твердо уверены?

– Как я могу быть уверенным? Гаррет не показался мне сотрудником компании. Любителем, правда, тоже. Понимает, что делает, хотя я не знаю, что именно. Но я думаю, он спит с Холлис. Во всяком случае, кровать там одна.

Слово «кровать» заставило вспомнить поролон. И Фиону.

– Как он выглядит?

– Лет тридцать с чем-то. Шатен.

– Это вы. Подробнее.

– Британец. Есть что-то от полицейского. Хотя не полицейский. Военный? Тоже не совсем. Спортсмен? У него недавно был несчастный случай.

– Какой?

– Он спрыгнул с самого высокого здания в мире и попал под машину.

Молчание. Потом:

– Вот почему хорошо, что у нас был личный контакт.

– Холлис мне сказала. У него одна нога плохо работает. Ходит с тростью. Или ездит на инвалидном скутере.

– Нам нужен новый личный контакт. Сейчас.