Он выпустил ее руку и шагнул назад, но прежде еще раз глянул на то, что увидел — вдруг это обман зрения.

Но нет, все так.

— Увидимся позже, — сказала миссис Лавджой. — Займись мистером Шейном, Опал.

— Да, мэм, непременно.

Фургон поехал прочь, в глубь «Парадиза». Интересный фургон, подумал Мэтью, глядя, как экипаж катит по дороге и исчезает за группой деревьев. Интересен именно этим грязным мешком, лежащим под колотушкой.

Мешок, на котором было написано красной краской «Такк’ая ра…» Если бы можно было взять мешок, развернуть его складки и морщины, стряхнуть листву, то Мэтью прочитал бы надпись полностью. «Колбасы миссис Такк», а под этим — девиз: «Такк’ая радость!».

— Понюшку?

Табакерка с желтой горкой порошка вдруг оказалась у Мэтью под носом. Он шагнул назад, все еще думая об миссис Такк с ее радостями.

— Нет, спасибо.

— Нечего ржать, стервы! — рявкнула Опал на товарок, когда те появились из дымящегося нутра прачечной. Она взяла две понюшки, в одну ноздрю и в другую, и чихнула с ураганной силой. Потом подхватила Мэтью под руку, еще со слезящимися глазами, и хрипло объявила: — Мне тут мужчина достался! — И потянула его за собой с такой легкостью, как если бы он был соломенный.

Мэтью не препятствовал.

— Ну? — спросила она, бойко вышагивая. — Что смотреть будем?

— А что тут есть стоящего, чтобы посмотреть?

Она улыбнулась, на щеках появились ямочки.

— Вот это ответ! — Опал оглянулась проверить, смотрят ли еще ее сообщницы по преступлению. Увидев, что те вернулись к работе, она выпустила руку Мэтью. — Мало что того стоит, здесь по крайней мере, — сказала она убежденно. Смерила его взглядом от сапог до треуголки. — Эй! А ты ведь не так уж стар, чтобы сдавать муттера или фатера в эту бархатную тюрьму!

— Я хочу привезти дедушку. И вряд ли миссис Лавджой понравится ваша характеристика «Парадиза».

— Я не так себе представляю парадиз! — скривилась она и сморщила нос так, что Мэтью испугался, как бы металлическое кольцо не вылетело. — Нет, черт побери! — Внезапно она поймала себя за язык — сообразила, что сказала не то. Щеки у нее покраснели, она увеличила на несколько футов расстояние между собой и Мэтью. — Послушайте, вы не будете трепаться про мой язык, да? Я всегда из-за него влипаю в жуткие истории. Моя работа и так сейчас повисла на волоске. Растущем из задницы.

— Я трепаться не буду, — пообещал Мэтью, отметив, что девушка очень разговорчивая. Как раз то, что ему нужно.

— Да мне все равно, может, придется шмотки складывать — из-за этой нюхательной пыли. — Опал подняла табакерку, сделанную из дешевой березовой коры и будто купленную у Джейко Довхарта. — Мизз Лавджой на меня раза два в неделю налетает за эту штуку. Если бы Кочан не подъехал, она бы меня как пить дать выгнала с треском прямо на месте.

— Кочан?

— Это который на фургоне приехал. Так она его зовет, в смысле. Сюда пойдем.

Она показала на тропинку, уводящую от дороги в лес. Мэтью уже набегался по лесам, но все же пошел туда, куда она показывала. Подождал и задал очередной вопрос, замаскированный под утверждение:

— Мне казалось, миссис Лавджой мне говорила, что у нее работают только женщины.

— Так и есть. В смысле, те, кто здесь живет в зданиях. Кочан живет где-то не здесь. Приезжает на грубую работу — ну там, крышу залатать, стены покрасить — в этом роде. Да, и еще могилы копает — тоже его работа.

— А, — ответил Мэтью.

— Кстати, — сказала Опал, — вот и кладбище.

Они вышли из лесу и оказались перед кладбищем, окруженным кованой решеткой, покрашенной белым. Здесь царили чистота и порядок, сорняки не допускались, ровными рядами стояли небольшие деревянные кресты. Мэтью насчитал сорок девять. Он не знал, много это или нет для пяти лет такой работы, учитывая возраст и состояние гостей. Вряд ли кто-либо из них прибыл сюда в добром здравии, да и после прибытия оно вряд ли улучшилось.

— После заката здесь еще одна появится, — сообщила Опал. — Вдова Форд ушла сегодня ночью. Очень милая старая леди, особых хлопот с нею не было. И смеялась весело.

— После заката? — Мэтью остановился опереться на ограду. Его любопытство, еще не успокоившееся после джутового мешка, получило новый стимул. — А почему так?

Она пожала плечами:

— А больше никак. Завтра придешь — а тут свежая могила, ночью вырытая. Так это здесь делается.

— Без похорон?

— Есть служба, если вы об этом. Когда врач посмотрит и объявит гостя мертвым, несколько слов скажет проповедник. Вон в той церкви. — Она показала на белое здание, просвечивающее сквозь деревья. — Для всякого, кто может и хочет отдать последний долг. Гроб целый день стоит в церкви. А потом, после заката, Кочан его отво… слушайте, а почему вас так заинтересовало именно это?

— Хочу знать, чего ожидать, — ответил спокойно Мэтью, — когда настанет час моего деда.

— А, да, конечно. Так я и говорю… — Она замолчала и мотнула головой. — Может, мизз Лавджой лучше сама вам расскажет. Я и так уже нашла на свою задницу приключений.

— Ладно. — Мэтью решил не настаивать, чтобы не сбить разговорчивость девушки страхом. — Куда теперь?

Мимо кладбища, мимо самой церкви. Дорога, ведущая мимо церкви, соединялась, как решил Мэтью, с главной дорогой. Дальше стояла скамейка среди деревьев, чтобы любоваться пейзажем, за ней уходил полого вниз луг. И видны были другие беленые дома.

— Вот здесь они живут — в смысле, гости, — объяснила Опал. — Тот, что справа, для мужчин, слева — для женщин. А между ними огород. А дальше — вон там, маленький домик — это где мы живем. Не так чтобы просторно, но своя комната зато у каждой. Там дальше сарай, хлев, она там держит несколько коров и свиней. Ладно, я буду доить корову, но копаться в свинском дерьме не стану, я ей так и сказала.

— Вполне достойный ответ, — сказал Мэтью. — А это что? — Он показал в сторону низкого строения за домом работниц — почти сплошь стекла, сверкающие на солнце. — Теплица?

Он вспомнил, что миссис Лавджой про это упоминала.

— Ага. Она там свои жгучие растения выращивает.

— Жгучие растения?

— Перцы. Мизз Лавджой по ним с ума сходит. Туда войти — так сразу глаза слезятся и вся шкура чешется. У меня по крайней мере.

— У нее какое-то еще дело? — спросил Мэтью.

— Какое такое дело?

— Ну… я бы подумал, что она продает этот перец. Небольшая его часть очень далеко уходит.

— И ошиблись бы, — ответила Опал. — Мизз Лавджой скармливает его своим гостям. Всобачивает его в каждую фигню, извините за выражение. И даже перечный сок дает им пить — утром, днем и вечером.