– Вы врач? – простонал Дипломат.

– Я-то? – усмехнулся Власов. – Нет, мое знакомство с медициной в основном состояло в том, что мне в жизни довелось трахать много медсестер. Ну, они порассказали мне всяких ужасов из своей практики… и кое-что, считай, я запомнил.

– Вы уверены, что все делаете правильно? – пискнул Дима.

– Слушай, ты! – Власов затянул узел на повязке. – В Конституции сказано, что тебе гарантирована охрана здоровья. Насчет же того, кто именно будет его охранять, там ничего нет, так что не вякай.

– У меня плохо с сердцем, – побелевшими губами прошептал Дипломат.

– Чего с ним такое, с насосом твоим? Не гонит кровь в пещеристое тело? – спросил бессердечный контрразведчик, глядя в сторону тропы: бандиты, ведя редкий огонь, видимо, совещались, каким образом провести успешное наступление.

И вдруг ожила рация. В шуме выстрелов и ветра Власов скорее интуитивно ощутил похрипывающий слабый звук в наушнике; судорожно прижав его к уху, заговорил в микрофон:

– Здесь «Арбат», «Арбат»…

– И Красная площадь, – не удержался от реплики Ракитин.

– Молчи, дурак… – процедил Власов. – Здесь «Арбат»… Да, я слышу. Что, вертолет?! Класс! Мы на тропе… Тут уступ, валуны… Внизу – «духи». Что? Около тридцати… Оборону? Держим! Что? Да, две «сигналки» есть, сразу пускаю, как вас увижу… – Он коротко оглянулся на небо, вскричал: – Вижу, братцы, порядок!.. По нам сгоряча не врежьте! Не врежьте по нам, говорю!

В пустоте неба внезапно появились два далеких темных пятнышка приближающихся «вертушек».

Власов, вытащив сигнальный патрон, дернул обрывок витого шнура.

Над пропастью, подхваченная воздушным потоком, взвилась, описывая неверные дымные пируэты, оранжевая ракета, рассыпавшись тысячами искр.

– Это просто судьба… – прошептал Ракитин. – Как и тогда, на Гавайях…

– Какие на хрен Гавайи! – зло оскалился Николай, доставая второй патрон, надобности в котором, впрочем, уже не было: их заметили, и «вертушки», хищно пикируя, шли железными беркутами на хорошо видимую из вышины цель…

Стремительно вырвались из направляющих ячей ракеты воздух – земля.

– Всем лечь! – заорал Власов, вжимаясь щекой в ледяной грунт и машинально раскрывая рот в ожидании сокрушительной взрывной волны…

И уже через секунду не стало ни гор, ни неба, ни воя ветра, ни стрекота «вертушек»…

Все потонуло в громе, огне, осколках щебня и каменном скрежете…

Подлый неверный все же убил трех бойцов и тяжело ранил Али: осколок гранаты разорвал икроножную мышцу и задел кость.

Выстрелив из гранатомета в сторону валунов, за которыми скрывался очень опасный, судя по всему, противник, Али, дожидаясь обещанной ему подмоги, сделал себе укол обезболивающего препарата, выдернул застрявший в ноге осколок и, обработав рану, принялся неторопливо ее зашивать кривым крючком хирургической иглы.

Сердце Али переполняла жажда мщения.

Он взял штурмом дом, потеряв практически всех своих людей, но обнаружил внутри его убитых военных, а те, кого надо пленить, ускользнули в горы, ведомые и защищаемые вероломным, как гюрза, гяуром, не хуже его, Али, умеющим воевать и безжалостно и расчетливо убивать…

Изредка, отрываясь от тягостной хирургической процедуры, он поднимал ввысь голову и, скаля судорожно сжатые от боли и ярости зубы, подвывал в унисон злобно свистевшему ветру, мечтая добраться до горла изувечившего его врага, но, когда на тропе показался долгожданный отряд рябого Фейзуллы, им овладело едва ли не ликование от скорого возмездия, должного свершиться над мерзким неверным псом…

Он окликнул соратников, предупредив об опасности, таившейся за валунами на повороте дороги, и прижался затылком к холодному камню, закрыв глаза.

Голова кружилась, сознание обволакивала свинцовая дремота, и он понял, что потерял много крови.

Хватит ли сил дойти до базы?

Его заставил встрепенуться тонко поющий приближающийся звук.

Звук перешел в тяжелый угрожающий вой, словно кто-то мощный и невидимый, безоглядно устремленный вперед, продирался сквозь плотную ткань, разрывая ее с упорством и нарастающей злобой.

Он встревожился, на миг растерявшись. С трудом открыл слипающиеся глаза. И – увидел кошмар.

Прямо на него несся, заслонив небо и изрыгая пулеметный огонь, железный летающий монстр, от которого отделилась, окутавшись белом дымком, стремительная серебристая ракета…

Каким-то механическим движением ухватив автомат, он нажал на спуск, целя в подслеповатые, разнесенные перегородкой плоскости лобовых стекол, а далее мир превратился в слепой хаос черного огня и всепоглощающего грома.

Находясь под грудой теплого битого камня, он по – степенно выплывал из какой-то зыбкой, кругами расходившейся от него пустоты, оглохшим сознанием уясняя, что, кажется, остался жив.

Наконец выбрался из-под полуметрового слоя каменного крошева.

Ногу пронзила невыносимая, ослепляющая боль.

Али перевел взгляд вниз, оторопело увидев кровавые обрывки кожи и сухожилий на месте лодыжки…

Огляделся. Всюду, присыпанные щебнем, как большие тряпичные куклы, с нелепо вывернутыми ногами и руками, валялись истерзанные трупы бойцов.

Али стало бесконечно грустно. Да, именно грустно и пусто. Вот и пришла пора уйти в миры Аллаха. Аллах не любит самоубийц, но он простит Али – достойного воина, так или иначе обреченного на смерть, но все-таки сумевшего обмануть хотя бы терзающую его боль…

Он вытащил из внутреннего кармана халата пластмассовую коробочку, внутри которой в глубоких лунках лежали пять заполненных наркотиком шприцев; сорвав непослушными пальцами предохранительные прозрачные колпачки, обнажил иглы и одну за другой вогнал их в сизую извилину вены…

И свист ветра превратился в нежный шорох склонившихся над арыком ив, под которыми, возле заставленного яствами ковра, его, Али, ждали, призывно ему улыбаясь, красавицы в легких шелковых накидках…

И он, обманувший боль и смерть воин, шагнул к ним.

Отстрелявшись, «вертушки», болтаясь в потоках упорного бокового ветра, зависли над пропастью.

– Мы целы, целы! – кричал в микрофон Власов. – Один может садиться, второй пусть прикроет тыл, вдруг «духи» очухаются… Нет? Всех списали? Ну, спасители! Ну, удружили! Все, идем, ждите!

Одна из «вертушек», качнувшись, завалилась на бок, обогнула кромку скалы и устремилась к пустоши, куда поспешили обалдевшие от разрывов и стрельбы, чумазые от пыли и копоти путники.

Ухватившись за поручень металлической лесенки, выкинутой с борта, Ракитин на мгновение замер, захваченный внезапно родившимся у него планом дальнейших действий и с трудом унимая волнение: эта металлическая, крашенная грязно-зеленой эмалью стрекоза могла помочь им одолеть последний маршрут, хотя, что будет в конце его, он не знал, но особенными раздумьями не затруднялся, ибо ими не стоило отвлекать и расслаблять себя – подобно солдату, слепо и ожесточенно идущему в атаку.